Том 5. Произведения разных лет
Шрифт:
То же случается и у взрослых художников, которые в своих изображениях исторической картины распределяют фигуры по тем обстоятельствам, которые они занимают. То же и в жизни — как будто кажется, что человеки все одинаковы, реальны и величину имеют одинаковую, как люди, но и здесь говорят: «Он человек маленький». Почему же маленький, когда он большой, взрослый<?> Да потому, что он занимает место в маленьком обстоятельстве. Вот это измерение по существу.
Еще говорилось о границе реального в смысле того, что люди во сне видят себя разными лицами, как бы перевоплощаются. Аналогия наяву: дети играют и в паровоз, и в аэроплан, и <в> разных чиновников. Они перевоплощаются в те новые формы, в которые играют.
Взрослые тоже мечтают о вечном перевоплощении.
Таким образом, все живет в протяженности по ту и по эту сторону.
Указал на то, что, возможно, истина мира заключается в едином или целом, и что моя точка зрения на достижение единого или целого имеет в себе целую проблему очень большую, и что вкратце я сказал, что целое или единое есть результат, выведенный из всех обстоятельств, т. е. из тех обстоятельств которые породили множество для того, чтобы создать целое единое; чтобы последние осуществить, нужно все различия лишить различий, а это уже будет фактом уничтожения во мне целого, которое должно состоять из ничего, т. е. в нем не должно быть никаких элементов, которые смогли бы разделиться, распасться, ибо при таких обстоятельствах целое единое будет разбито.
Моя точка зрения на «Мир» <состоит в том>, что в нем нет элементов, или, вернее, нет той вещи, которая могла <бы> разбиться, — нет ни тарелок, ни дворцов, ни стульев. Это все есть у человека, и потому оно разбивается, поэтому его жизнь представляет собою груду черепков, лом.
Поэтому еще Мир своей жизни как бы познаем, <поскольку> у нас есть лица, а в мире природы нет лиц. Поэтому Мир природы — Ничто, перед которым стоит вечное человеческое «что?» и «кто?» и ждет ответа. То же самое и человек друг другу неизвестен, если бы у него не было трудовой книжки, так бы никто и не мог знать, кто он, Иван или Петр. Но все убеждены, как и священник, что, окунув младенца в купель, вытащил не младенца, а Ивана, и убеждены и мать и отец, что у них — «се Иван».
Все это указало мне изучение молчаливой живописной структуры. И потому считаю <нужным> все свои записки и размышления назвать одним заглавием — «Живопись».
В конце своей первой записки я коснулся и научного выяснения реального Мира; <наука,> чтобы его выявить, начала делать выводы и предположения, а также <создавать> физические основы опытов, на основании которых выстраивала мир Вселенной.
О<б> обвинениях современной науки прошлой <в> невежестве ее, которое реализовало мир <таким образом:> земл<я> на воде, а вода на китах, а киты на столбах — тогда когда воду держит атмосфера, атмосферу Солнце, а Солнце Геркулес. Иначе <говоря>, киты заменены новыми именами,
О Мировом и человеческом разуме, о<б> их различиях и практичности и целесообразности; о неудаче Мирового разума выстроить Вселенную в одном шаре, который рассыпался по предсказаниям <показаниями науки и образовал множество планет; о том, что все произошли планеты от одной туманности, подобно тому, что человек произошел от обезьяны.
О том, как Мировый разум как радикальное средство дал распыляющемуся целостному миру принципы тяготения, отрицания и относительности, чтобы они<, распыленные частицы мира,> не исчезли совсем из видимости друг друга.
А принцип относительности дал специально для людей, чтобы они могли различать одно от другого, под чем надо разуметь, что Мировому разуму не удалось построить Мир как подлинность. Последнее <положение, принцип относительности> было выдвинуто критическим разумом как средство <, чтобы> Люди все же видели какой ни есть мир приблизительный.
Что, действительно, <может произойти —> если будет уничтожен принцип относительности, то мир исчезнет, он будет вне различий.
В предыдущей записке было видно и то, что Мировый разум, как и критический, в мире фактически не существует, как только в человеке, который и строит мир Вселенной по своим домашним
Смысл первой записки была <также> мысль о немыслимости выявления ничего в мире, и потому Мир — Ничто, т. е. нет [в нем] тех вещей, и если мы говорим и строим вещи, то их реальность подоб<на> реальности сна.
И в конце записки было сказано о всей надежде на свет, через который возможно познать мир. Такой свет имеет два различия — солнечный свет, выявляющий вещи, и самый яркий свет <— свет> знаний.
Супрематизм как уновисское доказательство*
Через многие века движение Государств разных экономическо харчевых культур все духовные состояния человека были приложимыми к Государству. Всегда все усилия Государства направлялись к духовным силам, чтобы их использовать для своих надобностей. Так Государства приспособляли Религию, так же приспособляли Искусство Художник и священник были подсобными силами в движениях Государств. Также оба обслуживали потребы Государства и Гражданства (общества). Они были средствами, окутывающими вуалью истину. Ни священник, ни художник не были свободны в своем духе, дух свой не могли использовать в самостоятельную форму явления, никто из них не дал явления кроме того, что было заложено в существе известного Государства. Но никто из них даже и не думал, что существует в духе Религии и духе Искусства нечто самостоятельное — художник был уверен, что без Государства, без его идеи, без его существа ничего больше не существует, не замечая того, что он сам находится в рабстве Государственной идеи, что он воспитан не иначе, как в идее последнего, что весь трепет духовной силы есть трепет духа Государства и что перед воспроизведением образа трепещет не его дух существа самого Искусства, а трепещет Государство, видя образ свой в изображении; так же трепещет и общество перед своим образом. До сих пор еще не было такового Государства, которое бы отказалось от услуг Художника, которое бы сказало: «Мне больше не нужно ни портретов, ни памятников, мне не нужно идолов новых святых, мне не нужны ризы Искусства, которые облачали мое Государственное тело, мне не нужна галерея моей идеологии в изображениях. Мне не нужно изобразительных плакатов, возносящих мое достоинство, правду, справедливость и т. д. Истина прекрасна сама по себе».
Художник был Государственным мастером, а так же и мастером в Государствах Религий, он — главный портной-ризоделатель и изображатель всей идеологии как религии, так и Государства и общества, он был воспитанником всех трех и в духе их был крещен. Он один вечный путешественник, таскающийся за телегою экономических харчевых переворотов, он один изобразитель идолов разных эпох, он ставит на площадях новых Богов и пишет, и воспевает <им> славу. И его за это каждое Государство рано или поздно возведет на пьедестал.
Таким образом Художник создавал художественную культуру тому или иному двору, той или иной идее. Итак, никогда художник не был свободен, не был самоидейным, не выявил никогда сущности самого Искусства, ибо он и Искусство были изобразительными.
Художник изобразительного Искусства — мастер по обработке Божеств, и как только Религия освободится от Бога, которого нужно явить через кисть художника народу, а Государство убедится тоже в этом, что его изображать во славе народу не нужно, то изобразительному Искусству ничего не оста<н>ется выявлять, <и> тогда будет видно, что Изобразительное Искусство просто средство пропаганды для темных масс, а, конечно, всякая идея, пропагандировавшая себя, хочет показать товар лицом. Богослужение будет торжественнее в ризах, нежели в рогожах.