Том 5. Произведения разных лет

Малевич Казимир Северинович

Живописец в металлическом городе не находит живописных фрагментов и ищет их по-за пределами города. Для Кончаловского больше культуры живописной имеет Архангельское, Кунцево не потому, что там дворцы, они ему тоже противны, и противны тем, что в их форме нет живописных фрагментовок, а само линейное строение выходит из живописной формы. Фальку, может быть, больше был бы <нужен> губернский Город, и то не всякий, например, Витебск, потому что именно в нем существует живописная форма и живописные фрагменты, живописный материал и благодаря холмистой местности появляется живописный сдвиг Сезанновского понимания или первичного кубистического оформления.

Следовательно, <если> зависимость живописи

от известных экономических и политических культур существует на том основании, что всякий город или другая местность возникла на основе экономическо-политических законов, то, конечно, эту зависимость нужно признать и вдо<ба>вок и научную сторону, которая тоже создала кирпичи и все строение этих условий. Тогда живопись ограничивается известной степенью социальных условий, развитие же общества в степень большого металло-индустриального города уже кладет предел культуре живописной. Оно может еще жить живописью, как оно живет дачными окраинами, такое общество еще напоминает ту рыбу, которая наполовину живет на поверхности, наполовину в воде. Общество, живущее в городе, всегда говорит, что город «удушливый», т. е. удушает душу, под этим нужно разуметь то, что душа и будет то, что должно сохранить, укрепить. Оно и идет в провинцию, где душа находит себе хорошие условия. Отсюда видно, что под душою разумеется и жизнь, которая с трудом может жить в условиях города, и если она живет в городе, то при условии раз в год перенести себя в отдаленную провинцию, чтобы в ее условиях укрепить себя подобно рыбе, которая время от времени выходит на поверхность воды и набирает воздуху, и <потом> живет в воде.

Город отсюда — это совершенно новое обстоятельство, в котором может уже жить человек без души. Пролетариат представляет собой первый авангард людей, в котором должна душа либо исчезнуть, либо оиндустриализироваться и жить безвыездно в этой новой атмосфере.

При создании двух условий, провинции и города, в котором одно и то же общество живет, нетрудно решить вопрос и о том, что почему общество, живущее в городе, будет предпочитать то Искусство живописи, которое представляет собой все фрагменты провинции; оно ему будет сочувствовать и поддерживать, как цветы в комнатах, потому что оно напоминает им глубокую провинцию, т. е. все то, что дает жизнь душе.

Конечно, разбираться этому обществу приходится в эссенции живописного произведения, но это уже зависит от его культурного уровня, с культурным уровнем той линии, на которой находится и весь экономический политический строй сознания, от которого все беды и радости начинаются.

Общество, находящееся на уровне деревни, будет стоять за цветную живопись, пейзаж, в котором изображены луга и деревья зеленым цветом. Работая в деревне над этюдами, я замечал, что крестьянам больше всего нравят<ся> подмалевки чисты<м> цветом, он и видит зелень, <а> не что другое, но живописец не видит зелень и никогда не положит ее в холст, он видит ее в<о> фрагментовом материале, где нельзя сказать, какой цвет здесь не цвет, а живопись.

Сезанновское живописное, подлинная живопись, требует уже другого состояния общества, и оно создалось уже теперь. Сезанн и образует самую ближайшую точку живописного ядра к нашей современности, под которой я и разумею культуру металлическую электрическую.

Сезанновская живопись уже в школе всей живописной деятельности представляет собой один из фрагментов целой живописной орбиты, это одна из точек живописного движения, самое ближайшее расстояние которой мы наблюдали в 1910 году и до <19>21 года. Теперь нам приходится наблюдать ее движение, по всем точкам ее развития она идет к своему афелию.

Общество будет идти за ней, ибо в ней еще дышит душа — провинция. Живописное ядро перекрестилось с орбитой металлической культуры и разошлось,

и становится неизвестно — в будущем перекрестятся эти ядра через свои орбиты или они уже навсегда разойдутся. И останутся только историческим этапом развития человеческой культуры, где мясо, зелень и кость уступит металлам.

Из своей научной командировки в Москву мне удалось вывести определенный рисунок живописного движения, из которого я по возможности делаю эти выводы³⁰. И все больше и больше убеждаюсь в правильности проведения живописных границ между обществом живописным и обществом металлическим и вижу большое заблуждение критики, которая убеждена, что металлическое общество не приемлет ни Кубизм, ни Супрематизм.

Общество металлической культуры тоже будет продолжать искусство премилого, начав с какого-то здоро<вого> пласта (неизвестно какого, туманно), может <слв. нрзб.> быть, прямо с Искусства Ренессанса, и поведет его вперед, дальше и выше (сразу двумя дорогами, и <в> высоту, и в длину). Но тут критика и ошибается. Во-первых, сколько бы металлическое общество ни вело здоровый Ренессанс в высоту или «дальше», он все же будет Ренессансом тех условий, которые его создали, корова будет коровой везде, но если корову бросить в колбасную мастерскую, она обратится в колбасу. Но дело в том, что Ренессанс есть определенная точка в известном пути Искусства, и только эту точку и притянуть к обществу металлической культуры нельзя — это значило бы, что общество металлической культуры целиком совпадает с Ренессансом, а в действительности — это все равно, что блоха на теле или корова на аэроплане.

Критика полагает, что новое общество металлической культуры должно танцевать от печки, ибо какой же это танец, если он не от Ренессанса, не от кадрили танцы. Критика сама стоит на позиции провинции, а Ренессанс по отношению <к> нашей современности есть провинция, в которой еще теплится «душа». Критика же полна душою, не видит удушливый город и рекомендует такие Искусства, в которых можно было бы жить душе. Из этих всех «может быть» и «какого-нибудь» гадания гадание и получится, поэтому нужно нам становится на другую точку, с которой можно было бы более обоснованно опираться и делать выводы. Эта точка пока остается научно-исследовательская, к которой мы еще только приближаемся стать, а когда станем, то такой орган как критика будет излишним гаданием.

Социалисты, с которыми мне пришлось встречаться, убеждали меня в том, что социалистическая система Государства дает возможность развиваться живописцу и культивировать свою живопись; они уже ошибались в этом, ибо Государство составляется всегда из правоверных, а уже этого достаточно, чтобы надеть узду на инакомыслящего не только в Социалистических харчевых плано-распределениях, но и в области Искусства; они на все руки правоверны. Дело другое, если Социалисты доведут свое Государство до полного разложения и создадут Коммунизм как равенство. Тогда этого достигнуть можно. Но здесь мы встретимся с другим вопросом — это техникою металлической организации натур-природы, которая тоже должна достигнуть своего предела, как в свое время достигали каменная <и> бронзовая эпоха.

Я уже говорил, что для живописи этот строй не металлически мыслящего общества неприемлем. Живопись должна постепенно уступать всё же свои позиции; ее рощи, поля, мостики, старые деревья, обрывы должны уступить свою площадь асфальту, металлу. Земной шар в пределе металлической культуры должен достигнуть бронированности, которая будет необходима для нашего нового бытия в пространстве, признаки новой эпохи начинаются уже сейчас (культура воздуха).

Временное го<не>ние Футуризма и Кубизма, Супрематизма и друг<их> течений современной критикой, видящей в футуризме кривую линию Искусства,