Том 5. Следопыт или На берегах Онтарио
Шрифт:
Пока было светло, положение нашей героини внушало тревогу, когда же над островом начали сгущаться сумерки, оно стало действительно опасным. К этому времени дикари дошли до полного исступления, чему немало способствовали захваченные у англичан запасы рома, и выкриками своими и жестами они напоминали настоящих бесноватых. Все попытки французского начальника их унять оказались тщетными, и он благоразумно удалился на ближайший остров, где устроил себе нечто вроде бивака, предпочитая держаться на почтительном расстоянии от своих союзников, от которых можно было всего ожидать. Однако, перед тем как уйти, французский офицер с опасностью для жизни погасил костер и унес все, чем можно было разжечь огонь. Он боялся, как бы индейцы не спалили блокгауз, который для выполнения его плана следовало сохранить.
Для Мэйбл это была страшная минута. В том состоянии, в каком находились индейцы, они не испугались бы и дюжины наставленных на них ружей, а смутное сознание, что в блокгаузе люди, еще больше их разжигало, и они приближались к нему, вопя и прыгая как одержимые. Алкоголь еще не успел свалить их с ног и лишь привел в крайнее возбуждение. Сперва они пытались выломить дверь, напирая на нее всем скопом, но сколоченное из бревен массивное сооружение выдержало их натиск. Даже объединенные усилия сотни человек оказались бы столь же безуспешными. Но Мэйбл этого не знала и холодела от страха, когда при каждой новой попытке дикарей слышался глухой удар. Наконец, убедившись, что дверь, словно каменная, не только не поддается, но даже не сотрясается, и только легкое погромыхивание петель указывает на то, что это дверь, а не стена, Мэйбл приободрилась и, желая узнать, велика ли опасность, воспользовалась первой же передышкой и выглянула из бойницы. К этому ее побудила и внезапно наступившая непонятная тишина, ибо для человека, если ему что-либо угрожает, самое страшное — неизвестность.
Мэйбл увидела, как три ирокеза разгребают золу и, вытаскивая оттуда угольки, старательно их раздувают. Азарт, с каким они трудились, жажда разрушения и природная сноровка позволяли им удивительно ловко и согласованно действовать в упорном преследовании своей жестокой цели. Белый давно бы в отчаянии отказался от мысли разжечь огонь с помощью извлеченных из золы еле тлевших угольков, но у детей леса было много своих, неведомых цивилизованному миру приемов. Пригоршня высохших листьев, которые только одни индейцы знают, где раздобыть, несколько умело подложенных сухих прутиков — и костер заполыхал.
Когда девушка, склонившись над бойницей, заглянула вниз, она обнаружила, что индейцы уже успели сложить у двери груду валежника и поджечь ее; огонь перебрасывался с ветки на ветку, и вся груда, потрескивая и сыпля искрами, запылала ярким пламенем. Индейцы испустили торжествующий вопль и, уверенные, что выполнили свое дело на славу, вернулись к товарищам. Не в силах сдвинуться с места, Мэйбл, как завороженная, с тревогой глядела, как распространяется огонь. По мере того как костер разгорался, пламя поднималось все выше и выше и наконец обдало ее таким жаром, что она вынуждена была отступить. Но едва Мэйбл в испуге попятилась к противоположной стене, как в бойницу, которую она второпях оставила открытой, ворвался длинный раздвоенный язык пламени, озарив грубо отесанные бревна и прижавшуюся к ним беспомощную девушку. Наша героиня решила, что настал ее последний час, ей отсюда не выбраться: единственный выход индейцы с дьявольской предусмотрительностью завалили пылающим валежником. Еще раз, как ей казалось тогда — уже в последний, Мэйбл обратилась к творцу с молитвой. Она закрыла глаза и сосредоточилась, но это длилось всего лишь какую-то минуту, желание жить вернуло
— Кто здесь? — спросила Мэйбл, приблизившись вплотную к бойнице. — Боже, неужели ты послал мне помощь?
Внизу послышались легкие шаги, и кто-то тихонько толкнул дверь.
— Кто хочет войти? Это вы, мой дорогой, дорогой дядюшка?
— Соленый Вода нет тут. Река Святой Лаврентий вся пресный вода, — последовал ответ. — Открой быстро. Надо входить.
Трудно было с большим проворством спуститься по лестнице и отодвинуть засовы, чем это сделала Мэйбл, так точны и рассчитаны были все ее движения. Помышляя только о своем спасении, Мэйбл, пренебрегая всякой осторожностью, на этот раз стремительно распахнула дверь. Первым ее побуждением было бежать, бежать на волю из проклятого блокгауза, но Роса преградила ей путь и, не обращая внимания на порывавшуюся ее обнять девушку, хладнокровно задвинула засов.
— Да благословит тебя бог. Роса! — с жаром воскликнула наша героиня. — Это он послал мне тебя, ты мой ангел-хранитель!
— Не жать так сильно, — ответила молодая индианка. — Бледнолицый женщина все плакай или все смейся. Дай Роса запирать дверь.
Наша героиня немного успокоилась, и вскоре обе уже сидели наверху, держась за руки. Недоверия и ревности как не бывало: Мэйбл переполняла благодарность к индианке, а индианку — радостное сознание сделанного доброго дела.
— А теперь скажи мне, Роса, — начала Мэйбл, после того как они обменялись горячими объятиями, — ты что-нибудь разузнала о моем бедном дядюшке?
— Не знай. Никто его не видать, никто его не слыхать, никто ничего не знай. Роса думай. Соленый Вода — бежи река, нигде его не нашел. Офицер тоже нет. Я смотри, смотри, не видай нигде.
— Слава богу! Значит, они бежали, хотя непонятно, каким образом. Знаешь, мне кажется, я видела француза на острове.
— Да, капитан. Но он тоже уходи. Много индей на остров.
— Ax, Роса, если бы как-нибудь предупредить отца, чтобы он не попал в руки врагов!
— Не знай. Думай, воины сидеть засада, ингизы теряй скальп. — Ты так много для меня сделала, Роса, неужели ты не поможешь отцу?
— Роса не знай отец, не люби отец. Роса помогай свой народ, помогай Разящей Стрела; муж люби скальп.
— И это говоришь ты. Роса! Никогда не поверю, что тебе будет приятно, если всех наших людей перебьют!
Роса спокойно обратила свои темные глаза на Мэйбл, и на мгновение взгляд ее стал суровым, однако скоро суровость уступила место жалости.
— Лилия — ингизский девушка? — сказала она как бы спрашивая.
— Да, и, как ингизская девушка, я хотела бы спасти своих соотечественников от смерти.
— Очень хорошо, если можно. Роса не ингиз: Роса — тускарора, муж тускарора, сердце тускарора, чувства тускарора — все тускарора. Лилия не беги сказать французы: отец приходи побеждай их?
— Может быть, и нет, — ответила Мэйбл, в смятении проводя рукой по лбу. — Может быть, и нет. Но ведь ты же помогаешь мне, ты ведь спасла меня. Роса! Зачем же ты это делала, если ты чувствуешь только как тускарора?
— Не чувствуй только как тускарора — чувствуй как девушка, чувствуй как скво. Люби красивый Лилия, клади свой сердце!
Мэйбл прослезилась и крепко прижала к груди милую индианку. С минуту она не могла вымолвить ни слова, но потом заговорила уже более спокойно и связно:
— Не скрывай от меня ничего, Роса. Я готова к самому худшему. Сегодня твои соплеменники пируют, а что же они намерены предпринять завтра?
— Не знай. Роса бойся встречай Разящий Стрела, Роса бойся спрашивай. Роса думай, прячься, пока ингизы приди назад.
— А они не попытаются захватить блокгауз? Ты ведь видела, какой ужас они задумали?