Таково было собеседование двенадцати премудрых и духовных Отцов [1793].
Состояние в духовном отношении каждого из этих двенадцати Отцов было состояние духовного видения, являющееся в христианине по очищении его от страстей. Вводится человек в это состояние Божественною благодатию. Состояние духовного видения сокрыто от плотских умов непроницаемою завесою; отъемлется постепенно эта завеса покаянием. Если б кто захотел взойти в духовное видение собственным усилием, не свергнув с себя предварительно грязное и зловонное рубище страстей, тот сделается только мечтателем, льстящим себе и обманывающим себя в свою погибель. Духовное состояние двенадцатого отшельника принадлежит к низшим духовным состояниям, по закону видений, изложенному в писаниях святых Отцов [1794]; по этому же закону должно непременно предуготовиться таким состоянием, пройти чрез него к состояниям высшим, к которым возводит благодать Божия ученика своего по мере очищения его.
{стр. 362}
Заключение
В изречениях Отцов подробно изложено учение о плаче; глубокий плач слышится во всех изречениях Отцов: познали они, что человек — изгнанник с неба, что земля — страна его ссылки, что предоставлено ему кратковременное пребывание в этой стране для покаяния. Если человек удовлетворит цели, с которою он срочно помещен на землю, если удовлетворит он относительно себя цели Бога; то возвратится в свое отечество — Небо, возвратится на беспредельную вечность. Если же он сгубит положение и время, данные ему для покаяния, сгубит легкомысленно и преступно, сгубит, употребив на занятия суетные и на служение греху, то низвергнется навечно в ад. Выйдут узники адские из подземных темниц на Страшный Суд Христов, увидят славу Божию, увидят славу и блаженство святых Божиих и снова возвратятся в ад. Уже не выйдут они из него никогда, — будут проводить в нем жизнь, худшую смерти.
Удалились Отцы в пустыни, чтоб удалить себя от заразительных впечатлений мира. Удалились Отцы в пустыни; оттуда яснее увидели самообольщение
и ослепление мира, которых не видят сыны мира, вращающиеся среди него и обманываемые им. Надо стать на вершине горы, чтоб обозревать равнины, разостланные у подошвы ее. Удалились Отцы в пустыни; там всецело погрузились в покаяние. Покаяние составляется из исполнения всех евангельских заповедей, евангельские заповеди возможно исполнять точно и богоугодно — только из сердца сокрушенного и смиренного. Дух жительства по евангельским заповедям — покаяние. Когда покаяние вселится в глубину сердца, тогда оно преобразуется в плач. Плач этот — плач духа. Плач этот вместе и молитва. Ум молится словами; сердце молится плачем. Не восплачет сердце, если не умилится от слов молитвы: не стяжет ум внимательной молитвы; если сердце не будет содействовать и вспомоществовать ему плачем. Такой плач слышится в изречениях пустынных Отцов, возбуждает в внимательном читателе сочувствие, возбуждает и молитву и плач.
Оставим все суетное, чтоб наследовать плач и молитву ума, спутницу плача, — чтоб посредством плача и молитвы обре{стр. 363}сти утешение, обетованное Спасителем. Путь к плачу — евангельские заповеди. Плод заповедей — молитвенный плач. Обымет он всю жизнь инока, тщательного делателя евангельских заповедей, — введет его, еще во время земного странствования, в Царство Небесное, сокровенное внутри нас, а по окончании земного странствования — в горнюю страну вечного блаженства. Эта страна по преимуществу называется Небесным Царством: в ней блаженствуют всецело блаженством неземным, — блаженствуют и сокровенным блаженством внутренним, которое у каждого свое, и блаженством общим, наружным, по влиянию обстановки, всецело святой, возбуждающей постоянно и питающей постоянно совершенное блаженство, никогда и ничем не нарушаемое [1795]. Эта страна — наследство тех, которые раскроют в себе, во время земной жизни, духовное Небесное Царство.
{стр. 364}
ПОВЕСТИ
из жития старцев,
преимущественно Египетских,
которых имена не дошли до нас
1. В царствование императора Феодосия жил близ Константинополя некоторый монах в маленькой келлии, вне города, невдалеке от врат, из которых императоры обыкновенно выезжали за город для прогулки. Феодосий, услышав, что тут живет монах-затворник, никуда не выходящий из келлии, начал при прогулке направляться к этому месту. Последовавшим за ним придворным он приказал приближаться к келлии монаха, — подъехал к ней один и постучался в дверь. Встал монах, отворил ему дверь, но не узнал, что это был император, потому что император, чтоб не быть узнанным, снял с себя царский венец. После обычной молитвы оба они сели, и спросил император монаха: «Как живут святые Отцы в Египте?» Монах отвечал: «Все молят Бога о спасении вашем». Между тем император внимательно осматривал самую келлию. В ней он не увидел ничего, кроме немногих сухих хлебов в корзинке, которая висела на веревке, прикрепленной к потолку. Император сказал: «Авва! на благословение предложи мне пищу». Монах вложил поспешно в сосуд соли и сухарей, влил воды, и они вместе употребили эту пищу; затем монах подал чашу воды императору, который и выпил ее. Тогда Феодосий сказал: «Знаешь ли, кто я?» Монах отвечал: «Не знаю, кто ты, господин». Император: «Я, Феодосий император, пришел к тебе попросить молитв твоих». Монах, услышав это, пал ему в ноги. Император продолжал: «Блаженны, вы монахи, свободные {стр. 365} от мирских забот! вы наслаждаетесь спокойною и безмолвною жизнью; попечение ваше только о спасении душ ваших, о достижении жизни вечной, о получении наград небесных. Будь уверен в справедливости слов моих: я рожден от царя и царствую; но никогда не вкусил пищи с такою приятностью, как теперь». После этого император поклонился с особенным уважением монаху и вышел от него. В ту же ночь раб Божий начал так размышлять сам с собою: «Мне уже не подобает оставаться в этом месте; теперь, следуя примеру императора, пойдут многие ко мне не только из народа, но и придворные, и сенаторы не преминут воздавать мне почесть, как служителю Божию. Хотя они будут делать это ради имени Божия, однако я боюсь за себя, чтоб лукавый диавол не обольстил меня неприметным образом, чтоб я не стал находить удовольствия в приеме знатных особ, чтоб сердце мое не усладилось их похвалами и уважением ко мне, чтоб не потерять мне смирения». Человек Божий, рассмотрев все это, бежал оттуда в ту же ночь и прибыл в Египет, в пустыню к святым Отцам [1796].
Обратим должное внимание, возлюбленнейшие братия, на ту ревность, с которою служитель Божий озаботился о сохранении в себе добродетели — смирения.
2. Во внутренней пустыне жил некоторый старец, удручавший себя в течение многих лет воздержанием и всеми духовными подвигами. Пришли к нему некоторые братия и, удивившись его жительству, сказали ему: «Отец! как ты переносишь это сухое, бесплодное и неудобное место?» Старец отвечал им: «Весь труд всего времени, которое живу здесь, не может сравняться с одним часом вечных мук геенны. Подобает нам в краткое время этой жизни подчиниться труду и измождить страсти нашего тела, чтоб обрести некончающееся успокоение в будущей и вечной жизни» [1797].
3. Некоторый игумен имел в управлении своем десять монахов. Один из этих монахов был очень нерадив; он нисколько не заботился о своем спасении: ел безвременно, пил без воздержания, языка отнюдь не обуздывал. Старец часто увещевал, умолял его, говоря: «Брат! имей попечение о душе тво{стр. 366}ей, потому что ты умрешь, и если будешь жить так нерадиво, то пойдешь в вечную муку». Брат постоянно оказывал непослушание старцу и не внимал словам его. Из среды такой жизни он был восхищен смертию. Игумен очень печалился о нем, зная, что он жил в великой лености и небрежении. Подвигнутый скорбию об участи брата, игумен начал молиться о нем Богу, говоря: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, открой мне о душе брата!» Так молился он долго. Однажды, стоя на молитве, пришел он в исступление и увидел огненную реку, а в ней множество человеков, опаляемых огнем и испускающих стоны, а посреди них и своего монаха, который стоял в пламени по шею. Игумен сказал ученику: «О брат и сын мой! не умолял ли я тебя позаботиться о душе твоей именно по той причине, чтоб ты не подвергся мучению?» Брат отвечал: «Возношу хвалы Богу за то, что по молитвам твоим голова моя по крайней мере имеет отраду» [1798].
4. Был некоторый игумен, отец общежительного монастыря, святой по жизни, украшенный всеми добродетелями, милостивый к нищим. Он молился Богу, говоря: «Господи! знаю, что я грешен, но надеясь на Твою благость, уповаю спастись ею. Умоляю эту благость Твою, Владыко, не разлучи меня с духовною семьею моею и в будущий век, но сподоби чад моих со мною вечной жизни!» Часто повторял святой эту молитву. На эту молитву Господь даровал решение следующим образом: в другом монастыре, находившемся не в дальнем расстоянии от их монастыря, был праздник. Приглашен был на праздник игумен с монахами его. Он не хотел было идти, но пошел, услышав во сне глас, сказавший ему: «Поди на праздник. Только пошли учеников твоих вперед себя, а сам иди один сзади их». Когда настало время, монахи его пошли на обед; дорогою они увидели посреди нее лежащего нищего, расслабленного и в ранах. Они спросили о болезни его; он со слезами отвечал им: «Я был болен, а здесь напал на меня зверь; изломав меня, он ушел, и некому взять меня и отнести в село». Они сказали: «Мы пеши, ничего не можем сделать тебе, потому что с нами нет осла». Сказав это, они оставили его и ушли. По прошествии короткого времени пришел игумен, увидел нищего, который лежал и стонал. Узнав о причине такого положения его, он спросил: «Не проходили ли здесь монахи незадолго предо мною и не видали ли тебя?» Нищий отвечал: «И стояли надо {стр. 367} мною, и расспросили о случившемся со мною, и ушли, сказав: мы пеши, — ничего не можем сделать тебе». Игумен сказал: «Если возможно тебе, то пойдем вместе потихоньку». Нищий отвечал: «Не могу идти». Игумен сказал: «В таком случае я возьму тебя на плечи мои и с Божиею помощию донесу до селения». Нищий начал отговаривать его: «Отец! как тебе одному нести меня? Путь далекий, но поди туда и пошли за мною». Игумен отвечал: «Жив Господь Бог мой! не оставлю тебя!» С этими словами он возложил нищего на плечи и понес. Сперва он чувствовал тяжесть ноши по обыкновенному весу человека; потом тяжесть уменьшилась, а потом и еще уменьшилась, почти сделалась нечувствительною. Игумен недоумевал, что делается, как вдруг тот, кого он нес, сделался невидим. И последовал глас к игумену: «Ты постоянно молишься о учениках твоих, чтоб они сподобились жизни вечной, но дела у тебя одни, а у них — другие. Если хочешь, чтоб прошение твое было исполнено, убеди их поступать так, как поступаешь ты. Я — Судия праведный: воздаю каждому по делам его» [1799].
5. Как не все новоначальные иноки имеют одинаковую ревность духа, не все одинаково обучены благонравию и монашеским правилам, так и не все старцы имеют в одинаковой степени совершенство и опытность. Богатство старцев составляют не седые власы, но плоды обучения в новоначалии, плоды трудов, понесенных в жительстве. Яже в юности не собрал еси, говорит Писание, то како можеши обрести в старости твоей [1800]. Старость бо честна, не многолетна, ниже в числе лет изчитается. Седина же есть мудрость человека, и возраст старости житие нескверно [1801]. Почему мы должны подражать или последовать жительству, должны принимать и усваивать себе предание и наставления не всех старцев, которых голова покрыта сединами, для которых служит свидетельством лишь одна долголетняя жизнь, но только тех, о которых достоверно узнаем, что они в юности отличались жительством, достойным похвалы, что они руководствовались в образовании своем не самочинием и пустым гордостным самомнением, но воспитаны по преданию отеческому. Многие — к сожалению, они состав{стр. 368}ляют большинство — состарились в теплохладности [1803] и нерадивости, усвоенных ими с юности, но пользуются уважением и доверенностию других не по причине нравственной зрелости, а по причине прожитых ими многих годов. Справедливо может отнестись к ним обличение Господа чрез Пророка: Снедоша
чуждии крепость его, сей же не разуме: и седины явишася на нем, он же не позна [1804]. Такие старцы предоставляют вниманию новоначальных не праведность жизни, не назидание словом или примером, достойным подражания, но одно многолетие. Коварный враг — диавол — употребляет седины таких старцев к обольщению юных, выставляя юным на вид вышеупомянутое общее уважение, которым пользуются эти старцы; с утонченною хитростию он старается примером этих старцев обмануть и ниспровергнуть даже таких новоначальных, которые способны к достижению совершенства и по собственному настроению и при правильном руководстве; или же он усиливается ввести, при посредстве наставлений и заповеданий, даваемых этими старцами, в нерадение, в душевный недуг, в смертоносное отчаяние. Желая дать опытное доказательство словам моим, излагаю пред вами вкратце недавнее событие. К некоторому старцу, коротко известному нам, отнесся юный инок, очень ревностный по жительству, с целию преуспеяния своего и исцеления. С простотою исповедал он старцу, что его беспокоят плотское вожделение и дух любодеяния; он надеялся найти в молитвах старца утверждение подвигу своему и врачевание от полученных язв. Старец начал упрекать его самыми жестокими словами, объявляя ему, что он, допустив себе искушение таким порочным вожделением, сделался недостойным имени монаха, а достойным всякого презрения; вместо утешения, он нанес ему столь тяжкую язву упреками, что монах вышел из келлии старца в величайшем унынии, в смертельной печали, в отчаянии. Угнетенный тоскою, углубленный в помышления уже не об уврачевании страсти, но об удовлетворении ее, он шел; внезапно встречает его авва Аполлос, опытнейший между старцами. По чертам лица и отчаянному виду юноши угадав о внутреннем смущении и тяжком унынии, которыми втайне волновалось сердце, авва Аполлос спросил о причине такого состояния. Несмотря на то, {стр. 369} что вопрос был предложен в самых мягких выражениях, юный монах не мог произнести ни одного слова в ответ старцу. Поняв еще яснее, что не без важного основания юноша прикрывает молчанием горькую печаль, которая, несмотря на молчание уст, живо изображалась на лице, авва начал настоятельнее убеждать его, чтоб он открыл причину своего душевного расстройства. Вынужденный убеждениями, монах исповедал, что идет в мирские селения, как неспособный, по определению такого-то старца, к монашеской жизни; не имея возможности обуздать похотений плоти подвигом и не находя врачеваний против действий ее, он решился, оставя монастырь, возвратиться в мир и жениться. Святый Аполлос постарался смягчить его самым милостивым словом, уверяя, что и его самого ежедневно беспокоят нечистые помышления и ощущения: тем естественнее подвергаться им человеку юному. По этой причине никак не должно предаваться отчаянию, не должно удивляться, как бы чему необычайному, усиленному действию брани, в которой получается победа не столько подвигом, сколько милостию и благодатию Господа. Старец упросил молодого монаха, чтоб он возвратился в келлию и потерпел хотя один день, а сам поспешно пошел в обитель упомянутого старца. Когда он приблизился к этой обители, то распростер руки горе и произнес следующую молитву, сопровождая ее слезами: «Господи! Ты — един полновластный Владыка над тайными силами и немощами человека! Един Ты Врач благий, врачующий непостижимо! Обрати брань этого юноши на этого старца, чтоб он научился, хотя в старости, снисходить немощи подвизающихся и соболезновать удобопреклонности юных к страстям». Когда он, воздыхая, окончил молитву, — видит мрачного эфиопа, стоящего против келлии старца и направляющего против него огненные стрелы. Уязвленный ими, старец выскочил из келлии, начал бегать туда и сюда, как бы сумасшедший или пьяный, то входил в келлию, то выходил, уже не мог оставаться в ней спокойно и, наконец, возмущенный, пошел тем же путем, на который направил молодого монаха. Авва Аполлос, увидев, что старец пришел в положение безумного и беснующегося, поняв, что стрелы диавола, направленные в него, вонзились в его сердце, произвели в нем омрачение ума и невыносимое страстное возмущение в чувствах, подошел к нему и сказал: «Куда ты так спешишь? Что заставляет тебя забыть степенность, столько приличествующую старцу, и так быстро {стр. 370} бежать в беспокойстве, подобно мальчику?» Старец, объятый стыдом, не мог дать никакого ответа вопросившему: его обличала совесть, его обличал наружный вид, данный ему порочным возмущением: он понял, что страстное вожделение его сердца угадано, что тайны его открыты авве. «Возвратись, — продолжал тогда святой Аполлос, — в келлию твою и пойми, что до сего времени диавол или не знал тебя, или презирал. Ты не удостоился сопричислиться тем, которые своим преуспеянием и тщаливостию возбуждают диавола ежедневно бороться и сражаться с ними. После стольких лет, проведенных в молитве, одной стрелы врага, направленной в тебя, ты не мог отразить. Что говорю «отразить»? Ты не мог претерпеть в течение одного дня. Господь попустил тебе подвергнуться этому искушению для того, чтоб ты, по крайней мере в старости твоей, из собственного опыта научился сострадать немощам ближних и снисходить удобопреклонности юных к страстям. Ты, приняв новоначального монаха, угнетенного нападением диавола, не только не утешил, но даже ниспроверг в погибельное отчаяние. Ты предал его в челюсти врага на бедственное снедение. Диавол, без сомнения, не сделал бы на юношу такого жестокого нападения, какого он до сих пор не наносил тебе, пренебрегая тобою, если бы не заметил в душе юноши благого залога, если б не позавидовал преуспеянию, которое ожидает юношу на поприще монашества. Он поспешил предупредить и превратить это преуспеяние огненными стрелами своими! Очевидно, что он признавал сильным того, на кого рассудил направить сильную брань! Научись собственным опытом сострадать подвизающимся, не низвергать искушаемых в погибель отчаяния, не приводить их в смущение жестокими словами. Их должно ободрять милостивым словом утешения, последуя заповеданию премудрейшего Соломона: избави ведомыя на смерть и искупи убиваемых [1805]. Должно помнить образ поведения Спасителя, о Котором сказано: трости сокрушенны не преломит, и лена внемшася не угасит [1806]. Должно просить у Господа благодати, получивший которую радостно воспевает: Господь, Господь дает мне язык научения, еже разумети, егда подобает рещи слово [1807]. Никто не мог бы ни избегнуть {стр. 371} козней врага, ни погасить или даже воздержать естественного плотского вожделения, подобного огню пылающему, если б благодать Божия не помогала немощи нашей, не покрывала и не защищала нас. Теперь окончилось это спасительное смотрение о нас, которым Бог благоволил освободить юношу от пагубного разжжения, а тебя научить состраданию ближним и тому, сколько сильны могут быть вражеские искушения; умолим же Бога общими молитвами, чтоб Он повелел удержать бич, который благоволил употребить для душевной пользы твоей, и чтоб угасил росою Святого Духа Своего огненные стрелы диавола, которым попустил уязвить тебя по моему ходатайству. Той бо болети творит, и паки возставляет: порази, и руце Его изцеляет [1808]. Господь смиряет и высит, мертвит и живит, низводит во ад и возводит [1809]. По молитве аввы Аполлоса Господь отъял искушение с тою же скоростию, с которой попустил его [1810].
Повествование это заимствовано из собеседования преподобного Кассиана Римлянина с преподобным Моисеем, иноком египетского Скита. Наставление, в которое вошла повесть, делает старец, преподобный Моисей, преподобному Кассиану и другу его Герману, тогда — новоначальным инокам; написано оно преподобным Кассианом, жившим во второй половине четвертого и в первой половине пятого веков. Это время было самое цветущее время для монашества в Египте. Там первым монашеским местом была пустыня Скит, в недальнем расстоянии от Александрии. В Скиту жили монахи, особенно обиловавшие даром духовного рассуждения, по свидетельству Кассиана [1811], достигавшие высокого духовного преуспеяния преимущественно пред прочими монастырями Египта, по свидетельству святого Иоанна Лествичника [1812]. Свидетельствуют это и дошедшие до нас письменные памятники. Преподобный Арсений Великий называл Скит столицей монашества, уподобляя отношение Скита к монашеству отношению Рима ко вселенной [1813]. Обиловавшие даром рассуждения старцы и при посредстве его руководившие новоначальных к духовному преуспеянию с особенным успехом, по причине особенного благоразумия в руководстве назывались искусными. Выражение искусный и искусство и поныне осталось в монастырях: им изображается благоразу{стр. 372}мие отдельного иноческого характера, приобретенное чистотою жизни, изучением Священного Писания и писаний Отеческих, опытностию, — благоразумие, осененное Божественною благодатию. В цветущие времена монашества было много неискусных старцев, пользовавшихся громким именем святости, прославленных, с одной стороны, невежеством, а с другой, — сатаною, который употребляет таких старцев в свое орудие для погубления монахов и монашества. Указание преподобного Моисея на последнее обстоятельство достойно полного внимания: им обнаруживается образ действия падших духов, непостижимый для людей, не осененных Божественною благодатию. К системе действия духов всегда принадлежало распространение злых слухов об истинных рабах Божиих и необыкновенных похвал о служителях сатаны, прикрытых личиною служителей Божиих. То и другое вполне явствует из учения Спасителя: Блажени будете, егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше яко зло, Сына Человеческого ради. Горе, егда добре рекут вам вси человецы: по сим бо творяху лжепророком отцы их [1814]. «Пастыри, — говорит святитель Тихон Воронежский, — тщащиеся о спасении душ человеческих, подлежат злоречию и гонению злых людей; сатане дело их неприятно, и потому он изощряет на них языки злых людей и гонит их» [1815]. Против Самого Спасителя диавол действовал распространением злых слухов [1816]. Напротив того, как говорит святой Ефрем Сирский, при появлении антихриста диавол немедленно огласит его по вселенной великолепною, восторженною молвою и приготовит общество человеческое к принятию его, насеяв в этом обществе самое благоприятное мнение распространением благоприятных слухов [1817]. Это сказано в предостережение новоначальных иноков при избрании ими старца. Не должно увлекаться мнением человеческого общества, хотя бы это мнение было мнением значительнейшего большинства; должно руководствоваться светом Священного Писания и писаний Отеческих. Великое бедствие — впасть по причине неведения и легкомыслия под руководство лжеучителя: слепец слепца аще водит, оба в погибельную яму впадут, сказал Господь [1818].