Том 6. Письма 1860-1873
Шрифт:
О какой-либо законодательной мере противу печати до сих пор ничего не слышно. Личных полицейских преследований также не предвидится. Канцлер отзывается о самаринском издании с большою похвалою и сознается, что он узнал из него много нового, ему вовсе неожиданного, уверяет даже, что он дал знать влиятельным лицам Остзейского края, что если они самым положительным образом не выскажутся в смысле полнейшей органической солидарности с Россиею, то чтобы они не рассчитывали на его сочувствие… Но все это, разумеется, одни слова.
Автор баденской брошюрки теперь известен. Это наш поверенный в делах в Веймаре*. — Канцлер знал это, но не дочитал брошюрки до конца, и когда я указал ему на этот глупо-гнусный намек на последней странице, он вознегодовал.
Теперь перейдем к чему-либо
Тут, мне кажется, был бы повод для нашей печати, хоть бы для редакции «Москвы», серьезно и вполне чистосердечно заняться разрешением психологической задачи: отчего в наших правительственных людях, даже лучших из них, такая шаткость, такая податливость, такая неимоверная, страшная несостоятельность? Дело, мне кажется, объясняется удовлетворительно следующим анекдотом, рассказанным мне графом Киселевым*. Раз, беседуя с ним о каком-то политическом вопросе, покойный государь сказал ему: «Я бы мог подкрепить мои доводы примерами из истории, но в том-то и беда, что истории-то меня учили на медные гроши». — Слово это и теперь применимо ко всем почти правительствующим, и потому следовало бы, чтобы печать, без желчи, без иронии, в самых ласковых и мягких выражениях сказала бы им: «Вы все люди прекрасные, благонамеренные, даже хорошие патриоты, но всех вас плохо, очень плохо учили истории». — И потому нет ни одного вопроса, который бы они постигали в его историческом значении, с его исторически-непреложным характером. — И затем следовало бы сделать перечень, короткий, но осязательный, указывая на их глубокие, глубоко скрытые в исторической почве корни.
Касательно, напр<имер>, наших отношений к католичеству, их что смущает! Почему, при всей нашей терпимости, мы осуждаем себя на нескончаемую борьбу с западною церковью. Итак, придется, в сотый раз, им выяснить дело, что в среде католичества есть два начала, из которых, в данную минуту, одно задушило другое: христианское и папское. Что христианск<ому> началу в католичестве, если ему удастся ожить, Россия и весь православный мир не только не враждебны, но вполне сочувственны, между тем как с папством раз навсегда, основываясь и на тысячелетнем и на трехсотлетнем опыте, нет никакой возможности ни для сделки, ни для мира, ни даже для перемирия. Что папа — и в этом заключается его raison d’^etre [59] — в отношении к России всегда будет поляком, в отношении к православным христианам на Востоке всегда будет туркою.
59
смысл существования (фр.).
И тут кстати было бы привести известную поговорку между восточными христианами, доказывающую, как инстинкт народных масс выше умозрений образованного люда. Поговорка гласит: Все Господь Бог хорошо сотворил, все, кроме султана турецкого и Римского папы, — и потому, чтобы исправить свою ошибку, он поспешил создать царя Московского.
Засим можно бы было заявить впервые — от лица всего православного мира — о роковом значении предстоящего в Риме мнимо-вселенского собора*, о возлагаемой на нас, Россию, в совокупности со всем православным Востоком, неизбежной, настоятельной обязанности протеста и противудействия, и засим — трезво и умеренно предъявить о вероятной необходимости созвания в Киеве, в отпор Риму, православного Вселенского собора*.
Не
Аксаковой А. Ф., 3 октября 1868*
P'etersbourg. Ce jeudi. 3 octobre
Ma fille ch'erie, voil`a bien un peu longtemps que je me sens priv'e de vos nouvelles, et je ne vous 'ecris que pour provoquer un signe de vie de votre part, mais je vous pr'eviens qu’un signe de vie ne me suffira pas et que je pr'etends qu’il soit en m^eme temps un certificat de sant'e. J’avoue qu’il me serait difficile de vous en donner l’exemple et de vous produire, pour ce qui me concerne, un certificat de ce genre qui soit le moins du monde acceptable. Je commence `a craindre que ce rhumatisme, qui s’est log'e, n’ait pris d'efinitivement ses quartiers d’hiver — il est devenu, il est vrai, plus traitable et ne m’emp^eche pas de circuler tant bien que mal, mais il est toujours l`a et me fait continuellement sentir sa pr'esence.
La brochure de Samarine est encore `a l’ordre du jour*. On pr'etend que l’Emp<ereu>r, apr`es en avoir pris connaissance par les extraits des journaux, aurait dit qu’il ne s’expliquait, pourquoi Samarine avait cru devoir publier `a l’'etranger plut^ot qu’en Russie un livre qui rentrait tout `a fait dans les vues du gouv<ernemen>t. Pas moins il a 'et'e bless'e des derni`eres lignes de la brochure, reproduites dans la Москва, qui 'etablissent l’antagonisme qui tendrait `a se d'eclarer entre le gouvernement et le pays au sujet de la question baltique*. — Et en effet c’est le passage le plus scabreux du livre.
Et puisque nous sommes sur ce chapitre-l`a, je continue: ici on a beaucoup remarqu'e le premier avertissement, donn'e enfin `a la gazette allemande, dont on signale les tendances antinationales*. C’est un signe du temps d’autant plus expressif qu’il est juste de reconna^itre, `a l’honneur du G<'en'er>al Тимашев, qu’il n’est pas prodigue d’avertissem<ent>s et qu’il en a refus'e plus d’un aux sollicitations du Главное управление. Je sais de science certaine que dans le courant de l’'et'e dernier il en a 'ecart'e un qu’on voulait infliger `a la Москва et qui aurait 'et'e le troisi`eme. Il serait bon qu’Аксаков e^ut connaissance de ce fait… Je lui ai 'ecrit derni`erement, sans lui dissimuler, que je trouvais qu’apr`es tout ce forte de la pol'emique de ces derniers temps il serait tout `a fait dans l’int'er^et de l’ex'ecution musicale de faire succ'eder un peu de piano — et de plus, il me para^itrait aussi habile qu’'equitable de t'emoigner une confiance un peu plus marqu'ee dans le syst`eme personnel de l’Empereur.
Eh bien, et qu’a-t-on dit `a Moscou du mariage du 2d des Leuchtenberg avec Mlle Опочинин?* Mais ceci nous conduirait trop loin et je suis au bout de mon papier.
Bonjour, ma fille ch'erie, mes tendresses `a tout le monde.
Петербург. Четверг. 3 октября
Моя милая дочь, уже довольно давно тщетно жду от тебя известий и пишу тебе только для того, чтобы ты подала хоть какой-то признак жизни, однако предупреждаю, этого мне будет недостаточно, нужно, чтобы это было также и свидетельство о здоровье. Правда, мне было бы трудно подать тебе пример и прислать хоть сколько-нибудь приемлемое свидетельство о моем здоровье. Я начинаю побаиваться, как бы засевший во мне ревматизм не расположился на зимние квартиры — правда, сейчас он ведет себя сносно и дает мне возможность хоть как-то передвигаться, но он никуда не делся и постоянно напоминает о себе.