Том 6. Вокруг света на «Коршуне»
Шрифт:
— Подумайте об этом, сын мой, и, быть может, господь осенит вас своей благодатью…
Вслед за таким началом почтенный миссионер, решивший, вероятно, что «рыбка клюнула», еще горячее продолжал говорить о значении католичества и говорил бы, конечно, весьма долго, если бы Ашанин, уставший от этой беседы и раздосадованный, что эти патеры принимают его за дурака, готового променять свою веру благодаря непрошенным наставлениям, не перебил оратора на одном из патетических периодов насмешливым восклицанием:
— Не довольно ли, святой отец?!
«Святой отец» остановился, так сказать, со всего разбега и смущенно проговорил:
—
— Признаться, надоело, святой отец… Вы напрасно только потратили столько красноречия… Поберегите его для анамитов… И — извините, господа, — я ведь слушал вас только для того, чтобы посмотреть, как вы улавливаете души. Но моей вы не уловите, даю вам слово, и ни в чем меня не убедили… Поверьте, что порядочные люди не меняют религии, как перчатки… Спокойной ночи, святые отцы!
И с этими словами Володя раскланялся и ушел к себе в каюту, оставив патеров в дураках.
С тех пор они не только не пытались спасти Володину душу, но и не заговаривали с ним и вообще избегали Ашанина. Только по временам они бросали недовольные взгляды на юного схизматика, который так ехидно провел их.
Ашанин весело смеялся, возвратившись в свою каюту, и на другой день сообщил о попытке сделать из него католика миссис Уайт и капитану. Англичанка назвала своего поклонника хитрецом, а капитан хохотал, как сумасшедший.
— Ловко вы поддели этих… тараканов, очень ловко. Они уж пробовали обращать здесь некоторых пассажиров-китайцев, но только те выманили у патеров по нескольку долларов и после объявили, что предпочитают остаться буддистами… Ха-ха-ха!..
И затем старый моряк не без негодования стал говорить, что эти миссионеры делают много зла в Кохинхине. Вместо того чтобы спасать души, они развращают население и заводят интриги.
— Сами увидите, если отправитесь в глубь страны! — прибавил капитан.
— А скоро мы будем в Сайгоне, капитан?
— Послезавтра в полдень.
— Так скоро! — невольно вырвалось у Ашанина.
Ранним утром, когда золотистый шар солнца, выплыв из-за сереющей полоски берега, еще не успел жгучими лучами накалить атмосферу и на море было относительно прохладно, «Анамит» подходил к устью реки Донай, или Меконг.
Ашанин, имеющий поручение от адмирала сделать описание Сайгона и входа в него, конечно, был наверху с биноклем и с записной книжкой в руках, в которую он набрасывал время от времени заметки и частенько-таки отводил глаза от берега и взглядывал вниз, на трап, в надежде увидать миссис Уайт. Но было всего шесть часов. Англичанка еще спала, и Ашанин снова смотрел на берег вместе с французами-пассажирами, ехавшими в Сайгон и желавшими поскорее взглянуть на свою новую колонию, которую так расхваливали парижские газеты, прославляя мудрость императора Наполеона III.
Несмотря на близость разлуки с «идеальной красавицей», Ашанин был жизнерадостен, бодр и счастлив. Еще бы! В боковом кармане его легонького пиджака лежит фотографическая карточка этой самой красавицы с надписью красивым почерком «В память нашего знакомства» и затем надпись: «Any White» [103] . Она сама дала эту карточку, просила Ашанина выслать ей его карточку и приглашала молодого человека быть у нее непременно, когда их «Коршун» зайдет в Гонконг. Мало этого:
103
Эни Уайт (англ.).
Нечего и говорить, что такие знаки благоволения окончательно привели в восторг Володю, и, покрасневши до макушки своих кудрявых волос, он, разумеется, прерывающимся от волнения голосом обещал прислать и карточку и написать письмо и, расставшись затем с англичанкой, побежал в свою каюту и стал рассматривать карточку с тем благоговейным восторгом, с каким один сингалезец в Сингапуре глядел в храме на статую Будды.
И теперь, посматривая на белеющий у входа в устье маяк, построенный на мысе Св. — Жак, он нет-нет да и ощупывает боковой карман, желая удостовериться: цело ли его сокровище. В это время капитан любезным жестом зовет его на мостик и, когда Володя взбегает, говорит ему, указывая на маяк:
— Сто сорок метров высоты… Освещает на тридцать миль в ясную погоду… Недавно только что выстроен… Да обратите внимание на мыс Св. — Жак.
— А что? — спрашивает Ашанин, приставляя к глазам бинокль.
— Видите, как он выдвинулся?
— Вижу.
— Между этим мысом и берегом самый узкий проход… Защита его — защита Сайгона, который в 50 милях от устья… А в другие рукава Доная нельзя войти: устья их мелки… Англичане не сунутся никогда сюда! — прибавил капитан, видимо не расположенный к англичанам.
Скоро пароход проходил в узком пространстве. С одной стороны мыс, состоящий из двух высоких гор, падающих отвесными стенами в море, а с другой плоский берег, на котором расположена деревушка, где находится станция лоцманов, унтер-офицеров французского флота.
Приостановив ход, чтобы взять лоцмана, пароход вошел в Донай.
Желтовато-мутная вода этой глубокой реки, судоходной на протяжении 80 миль от устья для самых больших, глубокосидящих кораблей, напомнила Ашанину китайские реки Вусунг и Янтсе Кианг. Но на Донае нет почти мелей и банок, которыми изобилуют китайские реки. Донай уже, берега его покрыты густой дикой растительностью. Местами река суживается на поворотах и на пароходе то и дело приходится перекладывать руль с борта на борт, и в таких узких местах ветви береговых кустарников лезут в отворенные иллюминаторы кают.
«Анамит» шел полным ходом словно бы среди какого-то волшебного сада, дикого, грандиозного и красивого. Девственность леса и незапуганность его обитателей поражают парижан, едущих на службу в Сайгон и после театральных декораций видящих такую прелесть природы.
Володя давно уже сошел с мостика и был около англичанки, любуясь красотой берегов.
— Смотрите!.. Обезьяна! — раздались голоса.
Действительно, на высокой пальме, на самой ее кроне, сидела монки. Еще мгновение… и обезьяна перепрыгнула на другое дерево и скрылась из глаз. Видели и попугаев, и зеленых маленьких голубей, шумно оставляющих ветвистые пальмы, на которых они сидели. Звонкие концерты раздаются из зеленой чащи, и парижане то и дело вскрикивают от изумления.