Том 6. Зимний ветер. Катакомбы
Шрифт:
— Что вы, что вы, Африкан Африканович! — воскликнул Петр Васильевич, поняв наконец, что хочет ему сказать его старый учитель. — Как вы могли подумать!
— Но вы, кажется, сказали «зер гут»? — подозрительно произнес Африкан Африканович.
— А разве это не зер гут? Идите-ка сюда, посмотрите!
Петр Васильевич привлек старика к окну, обнял его за плечи и прошептал:
— Смотрите-ка, что делается в порту.
— А что делается? — неуверенно произнес Африкан Африканович. — По-моему, ничего особенного не делается.
— Вот именно, вот именно… — быстро сказал Петр Васильевич. —
Африкан Африканович медленно повернул голову и поднял на Петра Васильевича глаза, полные слез:
— Так это… вы?
— Мы, — просто сказал Петр Васильевич.
Вероятно, с точки зрения настоящего, профессионального разведчика он сделал чудовищную вещь, сразу же дав понять Африкану Африкановичу, кто он такой, и открыв, зачем он к нему пришел. Но он не был профессиональным разведчиком. Он действовал так, как подсказывало ему сердце. Он действовал стремительно, не рассуждая, повинуясь безотчетному чувству доверия и любви к этому старому одинокому человеку, своему бывшему учителю, который стоял перед ним в своем синем халатике с дворницкой бляхой, в стоптанных войлочных туфлях, со слезами на опухшем морщинистом лице.
— Я зашел сюда не случайно. Я разыскивал вас. Мне надо с вами поговорить. У меня есть к вам крайне важное дело. Вы можете нам очень помочь.
— Вам?
— Да, нам, — с ударением повторил Петр Васильевич.
— Хорошо, — сказал Африкан Африканович. — Но сперва надо запереть входную дверь.
Пока Африкан Африканович, шаркая туфлями и кряхтя, ходил запирать входную дверь, Петр Васильевич с громадной нежностью и уважением думал о судьбе этого замечательного старика, русского ученого, человека с детски чистым сердцем, неподкупной совестью и широкой, прекрасной душой патриота, который не захотел предать родину и которого за это тупоголовые, малограмотные чиновники-фашисты сделали дворником.
«Вот они, настоящие советские люди! — думал Петр Васильевич, сидя на подоконнике и глядя в порт. — Их много. Их подавляющее большинство. Они всюду. Они в университетах, в катакомбах, на чердаках, в котельных разбитых домов, в лесах, в порту, на железнодорожных станциях, в подпольных райкомах партии, наконец, просто у себя на квартирах, дома…»
Африкан Африканович вернулся и присел рядом с Петром Васильевичем на край фигурного ящика, где лежало маленькое, сухое, туго спеленатое черными смоляными бинтами тело египетской мумии.
На стене, в желтой ясеневой раме, висел чертеж египетской пирамиды, в которой эта мумия была найдена. На чертеже были обозначены внутренние коридоры, целый лабиринт таинственных переходов, тупиков и вырезанные в фундаменте склепы с саркофагами царей.
— Сорок веков смотрят на нас с высоты этой пирамиды, — машинально сказал Петр Васильевич.
— Я как раз подумал то же самое, — кротко улыбаясь, заметил Африкан Африканович. — Сорок веков смотрят на нас и ничего не понимают.
С
— Нам необходимо знать, — решительно сказал Петр Васильевич, — где в черте города имеются входы в катакомбы.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь? Или, вернее сказать, почему ты об этом спрашиваешь именно меня?
— Потому что Москва сказала нам, что в Одессе живет старый археолог, некто Африкан Африканович Светловидов, русский патриот.
Лицо Африкана Африкановича оживилось:
— Так сказала Москва?
— Да. Может быть, это неверно?
Вместо ответа Африкан Африканович обеими короткими ручками стал растирать себе голову и лицо, как будто бы умываясь.
— Постой-ка, постой-ка, Петя… У меня были чертежи, да я их на всякий случай уничтожил… Дай бог памяти… Их было несколько, входов… Тебе надо именно в черте города?
— Именно в черте города.
— Во всяком случае, один я помню хорошо: большой дом рядом с бывшим клубом «Гармония»… Ты «Гармонию» помнишь? Хотя, кажется, этот дом разрушен бомбардировкой, но это не имеет значения. Когда-то в подвале этого дома, во втором дворе, помещался большой винный склад, помнится, фирмы «Братья Синадино».
— Это не важно, как звали братьев, — нетерпеливо заметил Петр Васильевич.
— По-моему, там и до сих пор должны находиться громадные пустые бочки, если, конечно, их не вывезли… Так вот, за бочками, в самой глубине подвала, и начинаются катакомбы. Собственно говоря, самый подвал и есть передняя часть катакомб, но только зацементированная и превращенная в винный склад… Ну, а дальше идут собственно катакомбы, если их, конечно, до сих пор не замуровали… Хотя не думаю… Вряд ли кому-нибудь, кроме меня, известно об их существовании… Некоторые старики одесситы, конечно, знали, да «иных уж нет, а те далече», — с кроткой, покорной улыбкой вздохнул Африкан Африканович и завертел на животе пальцами. — Так вот, если это вас устраивает… А других не помню… Просто забыл. Не та память!.. Впрочем, нет, вру, — спохватился Африкан Африканович, — это подвал вовсе не Синадино, а братьев Британовых… Даже, вернее сказать, фирмы «Золотой колокол»…
Но Петр Васильевич уже не слушал его бормотанья. Он вскочил с подоконника, стремительно обнял Африкана Африкановича и крепко поцеловал его белую, холодную морщинистую щеку:
— Спасибо, Африкан Африканович! Вы очень, очень помогли нам… А теперь я пойду.
— Постой, куда же ты? Петя! Ключи-то у меня.
И в эту самую минуту где-то в порту вдруг как бы мелькнула очень сильная молния. Зловещий свет пролетел по музейным залам, отражаясь в витринах. Воздух рвануло, со звоном посыпались стекла. Петр Васильевич и Африкан Африканович инстинктивно прижались к стене. Новый взрыв, еще более сильный, потряс здание. Они подождали некоторое время и осторожно посмотрели в окно. Над пирсом Нефтяной гавани, в сияющем небе, низко висело плотное черное облако взрыва, освещенное снизу бушующим пламенем. Это горел бензин, и в огне продолжали взрываться одна за другой цистерны, постепенно окутывая все вокруг тяжелым, непроницаемо-душным дымом.