Том 7. Моникины
Шрифт:
— Не более как пророческий взгляд в будущее. Известно, что иногда грядущим событиям предшествует их тень.
— Сэр, этот философ доказывает свою правоту ссылкой на копчик.
— К сожалению, он принял первый камень за остаток здания! Такие ошибки нередки у лиц увлекающихся и находчивых. В том, что у людей будут хвосты, я не сомневаюсь, но категорически отрицаю, что они когда-либо прежде уже достигали этой стадии совершенства. Многие признаки указывают на то, что люди приближаются к этому состоянию, а ваши нынешние понятия, одежда, привычки, обычаи и вся человеческая философия позволяют поверить в истинность этих симптомов. Но никогда прежде у вас не было этой завидной отличительной особенности. И ваши легенды полностью подтверждают нашу теорию. Так, например, по вашим преданиям, землю некогда населяли
— Король!
Тут доктор Резоно объявил, что должен сделать короткий перерыв, так как ему необходимо подкрепиться. Я удалился с Поком, желая поговорить с ним о том странном положении, в котором мы очутились, и узнать его мнение обо всем, что говорилось, Ной обрушил проклятия на некоторые выводы моникинского философа и заявил, что с большим удовольствием послушал бы его на улицах Станингтона, где, как он заверил меня, подобную доктрину потерпели бы ровно столько времени, сколько требуется, чтобы наточить гарпун или зарядить ружье. Впрочем, он предположил, что доктора без всяких церемоний тут же пинками вышвырнули бы вон.
— По правде говоря, — продолжал в негодовании старый моряк, — мне было бы особенно приятно получить дозволение самому направить на всех парусах носок моего правого сапога в ту часть тела этого мошенника, откуда у него растет его драгоценный хвост. Это его живо образумило бы. Кстати о хвостах: поверите ли, сэр Джон, я видел одного молодца на берегах Патагонии — дикаря, конечно, а не самозваного философа, — так у него было это украшение подлиннее корабельного каната. И ведь бедняга не умел отличить морского льва от моржа!
Эти слова капитана Пока принесли мне значительное облегчение. Сбросив бизонью шкуру, я попросил его подробно обследовать места вокруг оконечности моего спинного хребта и сказать, не замечает ли он каких-либо обнадеживающих признаков. Капитан Пок надел очки, — время уже заставило почтенного моряка прибегать к ним, когда, по его словам, «приходилось разбирать мелкую печать», — и через некоторое время я с удовлетворением услышал от него, что, если мне требуется хвост, для него есть отличное место и что в этом отношении я не уступлю ни одной обезьяне на свете.
— Скажите только словечко, сэр Джон, я выйду на минуту в ту комнату и, порассудив малость, с помощью ножа добуду вам, что требуется, и, если в нем и правда есть сила, так вы сразу получите право стать судьей или, скажем, епископом.
Затем нас снова позвали в комнату, где читалась лекция, и я едва успел поблагодарить капитана Пока за любезное предложение, которым, однако, обстоятельства не позволяли мне воспользоваться.
ГЛАВА XII
— Я охотно завершаю ту часть моей лекции, в которой, боюсь, некоторые из присутствующих могли усмотреть личные намеки, — продолжал доктор Резоно, — и перехожу к тем разделам темы, которые должны представлять общий интерес, пробуждать общую гордость и радовать равно всех. Я теперь намерен коснуться той части нашей натуральной философии, которая трактует о планетной системе, о месте обитания моникинов, а следовательно, и о сотворении мира.
— Хотя я умираю от нетерпения и жажду, чтобы вы разъяснили мне все эти интересные вопросы, разрешите мне спросить вас мимоходом, доктор Резоно, признают ли ваши ученые взгляд на сотворение мира, сохранившийся от Моисея?
— Настолько, насколько он подтверждает нашу систему, сэр, но не больше. Мы были бы явно непоследовательны, если бы признали справедливость какой-нибудь враждебной теории, исходи она хоть от Моисея, хоть от Аарона. Но, конечно, ваш природный ум и полученное вами образование уже подсказали вам это.
— Тогда позвольте мне заметить, доктор Резоно, что при этом ваши философы нарушают непреложный юридический канон, который велит отвергать свидетельское показание целиком, если мы отвергаем часть его.
— Такова, может быть, человеческая точка зрения, но не моникинская. Мы считаем, что моникин никогда не может быть всецело прав, пока он остается хоть в малой степени под влиянием материи. Поэтому мы отсеиваем ложное от достоверного, отбрасываем первое, как не просто бесполезное, но вредное, и принимаем второе, как источник фактов.
— Я вновь прошу извинить меня за то, что так часто прерываю вас, почтенный и ученый сэр. Не тратьте больше ни минуты на то, чтобы отвечать на мои вопросы, и сразу же приступайте к объяснению вашей планетной системы или любой другой мелочи, о которой вам угодно будет упомянуть. Когда слушаешь истинного философа, то узнаешь полезное или приятное, о чем бы ни шла речь.
— Моникинская философия, джентльмены, — продолжал доктор Резоно, — разделяет великие составные части Земли на сушу и воду. Эти две стихии мы называем первичными элементами. Человеческая философия добавляет сюда еще воздух и огонь. Но их мы либо полностью отвергаем, либо признаем лишь как вторичные элементы. То, что ни воздух, ни огонь не являются первичными элементами, можно доказать экспериментом. Так, воздух может быть получен наряду с другими газами, он может быть сделан чистым и грязным, его состав зависит от испарения, так как он представляет собой обыкновенную материю в состоянии высокого разрежения. Огонь лишен независимого существования. Для того, чтобы поддерживать его, необходимо топливо, и, очевидно, его следует рассматривать как явление, возникающее из сочетания других. Так, сложив вместе два деревянных бруска, вы можете быстрым трением получить огонь. Удалите воздух, и ваш огонь потухнет, удалите дерево, и результат будет тот же. Эти два опыта свидетельствуют, что огонь, как уже говорилось, лишен самостоятельного существования и поэтому не может быть элементом. С другой стороны, возьмите брусок дерева и дайте ему пропитаться водой. Дерево приобретет новые свойства (как и от воздействия огня, который превращает его в пепел и воздух): его удельный вес возрастет, оно станет менее горючим, легче будет выделять пар и труднее колоться. Поместите тот же брусок под мощный пресс и подставьте снизу сосуд. При достаточном сжатии дерево под прессом окажется совершенно сухим, а в сосуде появится вода. Так мы доказываем, что суша — первичный элемент (вся растительность — не более как плесень земли), вода — тоже первичный элемент, а воздух и огонь — нет. Перечислив элементы, я для краткости предположу, что мир уже создан. Вначале земной шар находился в пустоте, не менял своего положения в пространстве, и его ось была перпендикулярна к плоскости того, что теперь называется его орбитой. Он только вращался вокруг своей оси, обеспечивая смену дня и ночи.
— А смены времени года?
— Еще не имели места. Дни и ночи были равной продолжительности. Затмений не было. Всегда были видны одни и те же звезды. Некоторые геологические признаки указывают, что в таком состоянии Земля оставалась около тысячи лет. В течение этого времени борьба духа с материей шла только в среде четвероногих. Человек, насколько могут установить наши документы, появился приблизительно в тысяча третьем году от сотворения мира. Около этого же времени, вероятно, возник огонь — от трения земной оси во время суточного вращения или, по мнению некоторых, от трения со скоростью стольких-то миль в минуту окружности земного шара о пустоту. Огонь, проникнув сквозь земную кору, вскоре нашел доступ к массам воды, заполняющим земные полости. Этим временем следует датировать зарождение новой и весьма значительной силы в земных явлениях, именуемой паром. Земля стала получать изнутри тепло, и появилась растительность…