Том 7. Пьесы 1873-1876
Шрифт:
Чугунов. Тогда ваш братец выстроили бы завод. Отчего ж на чужие деньги не выстроить?
Мурзавецкая. Да, выстроил бы и, по его расчету, за уплатой всех долгов нажил бы пятьдесят тысяч. Значит, виноват Купавин, что Аполлон нищий остался. Ну, надо правду сказать, Вукол, братец покойник прихвастнуть любил, я всегда ему только вполовину верила; так вот я теперь, может, и себя обижаю, а считаю за Купавиной только двадцать пять тысяч, а не пятьдесят.
Чугунов. Считать можно-с.
Мурзавецкая.
Чугунов. И говорить можно-с.
Мурзавецкая. «Можно» да «можно»! А чего нельзя-то, по-твоему?
Чугунов. Нельзя этих денег получить-с. Никто не обязан взаймы деньги давать-с, на это есть добрая воля. Хоть Купавин и не дал взаймы вашему братцу, а все-таки по закону взыскать с него за это ничего нельзя, потому что строят-то на свои…
Мурзавецкая. Ах ты, ворона! Да разве я глупей тебя? Разве я не понимаю, что по законам, по тем, что у вас в книгах-то написаны, тут долга нет. Так у вас свои законы, а у меня свои; я вот знать ничего не хочу, кричу везде, что ограбили племянника.
Чугунов. Ваша воля, вам запретить никто не может.
Мурзавецкая. Так ведь не сдуру же я. Как ты думаешь, а? Сдуру я, или у меня есть в голове что-нибудь?
Чугунов. Стало быть, есть.
Мурзавецкая. На совесть я на людскую надеюсь, все еще в совести людской не изверилась… Думаю: Евлампия женщина добрая, деликатная, не потерпит, чтоб про нее такой разговор был.
Чугунов. Полагаете, заплатит?
Мурзавецкая. Нет, не полагаю. Велики деньги, где ж заплатить! А мы мировую сделаем.
Чугунов. Сколько ж вы по мировой получить надеетесь?
Мурзавецкая. Ничего не хочу я получать; а женим Аполлона на ней, вот и квит. Из того только я и бьюсь, из того и сыр-бор загорелся, и разговор об долге пошел.
Чугунов (с испугом встает).Матушка, матушка!
Мурзавецкая. Чего ты испугался?
Чугунов. Ведь уж тогда вы, благодетельница, все управление в свои ручки возьмете?
Мурзавецкая. Разумеется, возьму.
Чугунов. А я-то куда же, благодетельница?
Мурзавецкая. А куда хочешь. Вот, очень мне нужно! Будет с тебя, нагрел руки-то.
Чугунов. Нет, матушка-благодетельница, нет, разве малость самую. Мне вот к усадьбишке пустошь прикупить хочется, рядом продается, три тысячи просят.
Мурзавецкая. Не жирно ли, Вукол?
Чугунов. И ни за чем бы я больше не погнался, на всю жизнь кусок хлеба, и кляузы брошу.
Мурзавецкая. Коли дело сделается, я тебе тысячу рублей дам, а остальные сам промышляй покуда, сколачивай как-нибудь, я тебе не судья. Только не больше; а две тысячи хоть и у Купавиной своруешь, так не бойся, ее не разоришь.
Чугунов. Только вы-то, благодетельница, не осудите, вы-то не осудите; а то никого мне не страшно, уж я себя не обижу.
Мурзавецкая. Ну, об тебе-то довольно толковать, ты меня-то послушай!
Чугунов. Слушаю, благодетельница.
Мурзавецкая. По-моему, всякая баба — дрянь, хоть ты ее золотом осыпь, все ей самой-то цена — грош. А Евлампия теперь с деньгами-то, пожалуй, очень высоко думает о себе: тот ей не пара, другой не жених.
Чугунов. Насчет этого я в их мысли проникнуть не могу-с.
Мурзавецкая. Я ведь девица старая, я мужчин разбирать не умею; может быть, Аполлон и в самом деле плохой жених; да, понимаешь ты, что я этого и знать не хочу; я своему родному добра желаю, а до нее мне и горя мало… так вот, если она заупрямится, надо нам с тобой, Вукол, придумать, чем пугнуть ее.
Чугунов. Будем придумывать, благодетельница.
Мурзавецкая. Ну, и думай! Как по-твоему, кому ты должен служить: мне или ей?
Чугунов. Никому, кроме вас, благодетельница.
Мурзавецкая. Вот и сослужи своей благодетельнице службу великую, избавь ее от заботы! Ведь иссушил меня племянничек-то.
Чугунов. Ничего-с, можно-с, не извольте беспокоиться. Я имею полную доверенность от Евлампии Николаевны, могу все дела вести и миром кончать.
Мурзавецкая. Ну, так что же?
Чугунов. Надо бы какой-нибудь счетец старый найти, или в книгах конторских нет ли каких расчетов, на чем вам претензию основать… да я поищу-с. Потом мы с Аполлоном Викторычем дело и кончим миром у мирового. Я какой вам угодно долг признаю, хоть во сто тысяч. Выдадут Аполлону Викторычу исполнительный лист, вот уж тогда дело будет крепко, таким документом пугнуть можно-с! Выходи замуж, а то, мол, разорю.
Мурзавецкая. Да, да, да… вот, вот, мне только того и нужно. Ну, да еще это дело впереди, может быть, и без того сладим. А заупрямится, так уж не взыщи… Что греха таить, я для своей родни криводушница.
Чугунов. А кто ж без греха-то? Кто похвалится, благодетельница?
Мурзавецкая. У Евлампии наличные деньги есть?
Чугунов. Как не быть, есть.
Мурзавецкая. Что ж она, забыла, что ли? Я ей не раз напоминала. Муж ее обещал дать мне тысячу рублей на бедных… да уж не помню, на словах он говорил или письмо было от него. «В завещании, говорит, я этих денег не помещаю, все равно, когда умру, вам жена моя заплатит». Кажется, было письмо. Ты смотрел в моих бумагах?