Том 7. Последние дни
Шрифт:
— Душенька! Павел Иванович!
Чичиков легко подскочил к Маниловой и не без удовольствия прильнул к ее руке.
— Вы очень обрадовали нас своим приездом… — несколько картавя, проговорила Манилова.
— Да, да, Павел Иванович… — подхватил Манилов. Он подталкивает под Чичикова кресло, но кресло, наклонившись, падает, и Манилов, как ужаленный, схватывает Чичикова за талию.
— Нет, нет, не сдадитесь. Оно еще не готово. Вот сюда, пожалуйста.
Пятит его в кресло, покрытое рогожей…
Манилова
— Ах нет, и это не готово!
Отдергивает Манилов Чичикова. Тогда тот, легким поворотом, освободившись от «опеки», опускается на стул.
— Позвольте я посижу на стуле.
— Ах, позвольте вам этого не позволить!.. — восторженно вскрикивает Манилов и, стащив смущенного Чичикова со стула, заботливо усаживает его при помощи жены в большое мягкое кресло. — Вот здесь вам будет удобнее, — успокоившись, наконец, сказал Манилов и уселся на диван напротив.
— Ну, как вам показался наш город? — подсаживаясь к мужу, спросила Манилова.
— Очень хороший город, прекрасный город, — улыбаясь, ответил ей Чичиков, приложив при этом руку к сердцу.
— А как вы нашли нашего губернатора? — кокетливо продолжала Манилова.
— О, препочтеннейший человек, — восторженно отзывается Чичиков. — И какой искусник. Как хорошо он вышивает различные узоры…
— А вице-губернатор, не правда ли, какой… — закатив глаза, спросил Манилой.
— Очень, очень достойный человек…
— А полицмейстер? Не правда ли? — вскричала Манилова.
— Через-вычайно приятный, чрезвычайно!..
Манилов тянется к Чичикову.
— Ах, Павел Иванович! Вашим посещением вы такое доставили нам наслаждение, такое наслаждение…
Чичиков приподнимается:
— Помилуйте… что я, ничтожный человек…
— О, Павел Иванович! — вскричал Манилов. — Я бы с радостью отдал половину моего состояния, чтобы иметь часть тех прекрасных достоинств, которые вы…
— Нет, нет, — перебивает его Чичиков. — Это я бы почел за величайшее счастье…
— Ах, Павел Иванович! — зажмурив от восторга глаза, вскрикивает Манилов и заключает Чичикова в объятия…
Манилова, засмеявшись счастливым смехом, убегает…
Чичиков в то время, пока Манилов висит у него на шее, вынимает часы, украдкой смотрит время, становится серьезным, легонько освобождается из объятий и говорит:
— Мне бы хотелось, почтеннейший друг, поговорить с вами об одном очень нужном деле.
— В таком случае позвольте мне попросить вас в мой кабинет, — сказал Манилов и повел Чичикова… в соседнюю с гостиной комнату.
Эп. 14.
— Вот мой уголок!
— Приятная комнатка, — заметил Чичиков, окинувши ее глазами.
Комнатка была точно не без приятности: стены были выкрашены какой-то голубенькой краской,
— Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах, — пригласил Манилов.
Чичиков сел.
— Позвольте вас попотчевать трубочкой.
— Я не курю… — ласково ответил Чичиков как бы с видом сожаления.
— Отчего же? — тоже ласково и с видом сожаления спросил Манилов.
— Не сделал привычки, боюсь: говорят, трубка губит.
— Позвольте вам заметить, что это предубеждение, — раскуривая трубку, сказал Манилов. — Курить табак гораздо здоровее, чем нюхать…
— Возможно, возможно… — как бы согласился Чичиков, — но позвольте, любезный друг, прежде одну просьбу… — проговорил он голосом, в котором отдалось какое-то странное выражение, и вслед за тем неизвестно отчего он оглянулся назад.
Манилов тоже неизвестно отчего оглянулся и даже, встав, закрыл поплотнее двери, вернулся обратно и, уставившись на Чичикова, с величайшим вниманием приготовился слушать.
— Как давно вы изволили подавать ревизскую сказку? — спросил его Чичиков.
— Да уж давно… — с недоумением ответил Манилов.
— А много ли с того времени умерло у вас крестьян?
— Очень… очень многие умирали, — не спуская с Чичикова глаз, ответил Манилов. — А для каких причин вам это нужно? — сладко спросил он.
Чичиков беспокойно оглянулся на дверь, Манилов тоже оглянулся и еще ближе наклонился к Чичикову.
— Я бы хотел купить… мертвых…
Манилов отшатывается, дико смотрит на Чичикова.
— Как-с? Извините… Мне послышалось престранное слово…
Чичиков смотрит в упор на Манилова и спокойно повторяет:
— Я полагаю приобрести мертвых крестьян…
Манилов тут же выронил чубук с трубкой на пол и, оцепенев от ужаса, уставился с разинутым ртом на Чичикова. Некоторое время оба они сидели неподвижно, вперив друг в друга глаза, как те портреты, что вешались в старину один против другого, по обеим сторонам зеркала. Наконец Манилов поднял трубку и поглядел снизу Чичикову в лицо, стараясь высмотреть, не видно ли какой усмешки, не пошутил ли он.
— Но, мне кажется, вы затрудняетесь? — заметил ему Чичиков.
— Я?.. Нет, я не то… — с трудом проговорил Манилов. — Но я… извините, не могу постичь… Может быть, здесь… в этом выраженном вами… скрыто другое… Может, вы изволили выразиться так для красоты слога?
— Нет, — перебил его Чичиков, — я разумею приобрести именно мертвых.
Манилов совершенно растерялся и вместо какого-нибудь вопроса принялся молча посасывать свои чубук, причем так сильно, что тот начал хрипеть, как фагот.