Том 7. Последние дни
Шрифт:
Полицмейстер, вице-губернатор, председатель, почтмейстер, прокурор и инспектор врачебной управы сидят вокруг Ноздрева. Все до крайности встревожены и очень похудевшие.
— Верно ли, господин Ноздрев, — спрашивает председатель, — что Чичиков скупал мертвых?
— Верно, — выпивая и закусывая, отвечает Ноздрев. — Да я сам ему продал. И не вижу причин, почему бы не продать.
Чиновники переглядываются.
— А верно ли, — опять спрашивает председатель, — что он хотел увезти губернаторскую дочку?
— Верно, — говорит Ноздрев. — И я сам ему помогал. Договорился
— Но… Зачем же для этого покупать мертвых? — недоумевает председатель.
— А… чтобы подарить их губернаторской дочке. За ее здоровье! — подняв бокал, говорит Ноздрев и залпом выпивает.
Чиновники невероятно смущены и подавлены… Пауза…
— А не делатель ли он фальшивых ассигнаций? — привстав с места, спрашивает полицмейстер.
— Делатель, — спокойно подтверждает Ноздрев. — И очень, подлец, ловкий…
Прокурор в ужасе поднимается и, подойдя к Ноздреву, тихо спрашивает:
— По городу ходят слухи… что будто Чичиков… На-поле-он?
Ноздрев одним духом выпивает рюмку водки и, в упор уставившись на прокурора, страшным шепотом произносит:
— На-поле-он!
Прокурор отшатнулся, со стуком опрокинул стул… Чиновники в смятении вскочили, попятились…
Ноздрев тоже встал, пальцем поманил их к себе и, наклонившись к ним, вполголоса продолжал:
— Англичане выпустили его с острова святой Елены… Вот он и пробирается в Россию… — на словах «пробирается» Ноздрев, сверля рукой воздух, таинственно подошел к арке, закрытой портьерой, и, погрозив чиновникам пальцем, скрылся… Чиновники в недоумении переглядываются… и вдруг все в ужасе отшатываются…
Откинув портьеру, в том квадрате арки стоял Наполеон-Ноздрев. Он в треугольной шляпе полицмейстера и мантилии полицмейстерши, которая драпируется на нем, как плащ. Руки его скрещены на груди, клок волос выпущен из-под треуголки.
Чиновники в страхе прячутся за стулья, кресло, стол.
— Вив лемперер! Ура! — заорал Ноздрев и, пошатнувшись, упал на диван и замолк.
Выйдя осторожно из-за прикрытия, чиновники подошли к нему.
— Пьян… — констатировал вслух полицмейстер.
— А знаете, господа, кто этот Чичиков? — хлопнув себя по лбу, внезапно вскричал почтмейстер.
— Кто? Кто? — разом обернувшись, спросили чиновники.
— Это, господа, никто иной, как капитан Копейкин!..
Вдруг грохот в дверь. Все вздрагивают… смотрят на дверь. Грохот сильней… Полицмейстер с испугом открывает дверь, в ней появляется жандармский ротмистр, за ним «странная личность» в темных очках.
— Господа! — выступая вперед, заявляет «личность». — В город только что прибыл генерал-губернатор князь Хованский. Его сиятельство незамедлительно просит вас всех пожаловать к нему!.. — четко и громко объявив это, «личность» и капитан исчезают.
Полицмейстер, испуганно вскрикнув «Ах!», бросается вслед за «личностью», за ним ринулись председатель и вице-губернатор. Прокурор было тоже рванулся, но хватается за сердце, меняется в лице и падает на пол…
Инспектор и почтмейстер остолбенело смотрят на прокурора, потом начинают метаться.
— Ах, батюшки! — кричит инспектор,
— Воды! Воды! — кричит почтмейстер, выбегая вслед за ним.
Ноздрев поднимается с дивана, оглядывается, видит лежащего на полу прокурора, берет свечу, наклоняется к нему…
Вбегает дрожащий инспектор, у которого в руках графин и стакан с водой. Ноздрев властным жестом берет у инспектора стакан, выпивает воду и, указывая пальцем на прокурора, громко говорит:
— Умер…
Эп. 59.
Вечер. Двор гостиницы. Фонарь. У крыльца снаряженная бричка, около брички Петрушка и Селифан укладывают последние вещи.
Эп. 60.
Номер. Пусто. На полу валяются обрывки бумаг, на табуретке в подсвечнике догорает свеча… Чичиков в шинели и картузе стоит посреди номера и тревожно прислушивается, затем осторожно подходит к окну, выглядывает, берет под мышку шкатулку и, крадучись, идет к дверям… вдруг останавливается.
В дверях стоит дама в черной мантилии и вуали, в руках у нее саквояж.
— Нет, я должна была к тебе прийти! — трагически восклицает дама и, рванувшись к ошеломленному Чичикову, обнимает его. — Что свет? Толпа людей, которые не чувствуют! — целуя его, страстно шепчет дама. — Что жизнь? Долина горестей…
— Но позвольте! — с трудом вырвавшись из объятий, перебивает ее Чичиков.
— Кто вы? Что вам угодно?
— Я та, что вам писала… — откинув вуаль, говорит дама.
Чичиков отпрянул. Перед ним стояла Анна Григорьевна.
— …и та, которую вы отвергли на балу… — грустно улыбнувшись, добавляет она.
— Простите, но я… — чуть смущенно, но вместе с тем сухо произносит Чичиков. — Мне, видите ли, надо немедля ехать… бежать… — вырывается вдруг у него.
— Да, да, бежать! Бежать! — подхватывает Анна Григорьевна. — В пустыню! В горы! На край света! — вдохновенно продолжает она, снова обнимая Чичикова. — О, как я мечтала навсегда покинуть этот город!….
— Оставьте меня!.. — грубо отстраняя ее, кричит Чичиков. И для осторожности несколько отступает.
— Это у вас от безделья, сударыня… — зло говорит он. — Шили бы вы рубахи… вязали чулки, да рожали…
— Ах, вот как?! — гневно перебивает его Анна Григорьевна. И, закрывшись вуалью, поворачивается и гордо направляется к дверям…
…Две горлицы покажут Тебе мой хладный прах. Воркуя, томно расскажут, Как я умерла в слезах!..Остановившись у дверей, трагически, с надрывом произносит она и, как видение, исчезает…
— Дура… Черт бы ее побрал… — облегченно вздохнув, выругался Чичиков… и замер… услышав шум подъехавших к гостинице экипажей. Подскочив к окну, он выглянул и, схватив шкатулку, стремительно кинулся к дверям…