Том 7. Последние дни
Шрифт:
Но из дверей, навстречу ему, появляются: жандармский ротмистр, «странная личность», за ними два жандарма.
— По приказу его сиятельства генерал-губернатора, — четко говорит ротмистр, — вы арестованы…
Чичиков в ужасе застывает…
Эп. 61.
— …В острог! В Сибирь! С мерзавцами и разбойниками! — кричит генерал-губернатор… на стоящего перед ним в его кабинете Чичикова.
— Виноват, ваше сиятельство! — падая на колени, вскричал Чичиков. — Я мерзавец! Я негодяй! Но
— Подите прочь!.. — кричит генерал, отпихивая его носком сапога.
— Смилуйтесь! Пощадите, ваше сиятельство… — хватаясь за сапог и целуя его, плача, выкрикивает Чичиков.
— Прочь! Взять его!
— Сжальтесь! Пощадите! Старуха мать! Жена! Дети! — орет, лобзая сапоги, Чичиков. Жандармы оттаскивают его, волокут по полу к дверям. Чичиков отбивается, визжит, плачет…
— В острог! В Сибирь! На каторгу! — орет взбешенный генерал-губернатор.
Эп. 62.
Особая комната главной канцелярии. Шкафы. У одного из шкафов стоит какой-то пожилой, важный чиновник и «странная личность». В руках чиновника толстая книга «Купчих крепостей». У «странной личности» опечатанная чичиковская шкатулка.
Книгу и шкатулку вкладывают в шкаф, а шкаф закрывают на ключ и запечатывают сургучной печатью…
— Шка-ту-лка! — доносится издалека чичиковский вопль…
Эп. 63.
— Шкатулка!.. — кричит Чичиков, бешено колотя кулаками железную дверь мрачной, полуподвальной камеры острога.
— Моя шкатулка… — стонет он, бессильно прислонясь к стене. — Ведь там все!.. Имущество… Деньги… Бумаги… Все разнесут… Все украдут…
Где-то далеко возникает похоронный звон.
— О боже… — тяжело дыша, продолжает Чичиков. — Какая судьба! Какая судьба… Потом и кровью добывал я копейку, чтобы в довольстве остаток дней прожить… Покривил, не спорю, покривил… Но ведь я трудился, я изощрялся. А эти мерзавцы, что тысячи с казны берут, что грабят небогатых и последнюю копейку сдирают с того, у кого нет ничего! За что же мне такие несчастье?.. Почему же другие благоденствуют! Всякий раз, как только я начинаю достигать плодов… и уже, кажется, рукой их… Вдруг буря! Вихрь! Подводный камень… И сокрушение в щепки всего корабля! За что же такие удары… — с болью стонет он. — Где справедливость небес?! Ведь я три раза сызнова начинал! Снова терял… И опять начинал! За что же такие удары? О господи! За что?! — в отчаянии Чичиков разрывает на себе одежду и, громко зарыдав, падает на солому…
Похоронный звон ближе. Запел, нарастая, хор певчих:
— Святой боже, святой крепкий. Святой бессмертный, помилуй нас…Недвижно, словно мертвый, лежит на соломе Чичиков. Поет, разрастается похоронный хор, наполняя собой камеру… Медленно приподнимаясь, Чичиков испуганно вслушивается… Затем вдруг вскакивает, бросается к окну и, прильнув к решетке, смотрит.
— A-а, прокурора хоронят! — зло усмехаясь, кричит он. — Жил,
Злобно захохотав, Чичиков плюнул в окно и, отойдя, с тяжелым стоном опустился на скамейку…
Затихает похоронный хор, удаляясь все дальше и дальше…
Вдруг Чичиков насторожился, приподнял голову. За дверью послышались шаги, лязг ключей, запоров, наконец, дверь с визгом отворяется и в камере появляется «странная личность», за ней силуэтом виднеется жандармский ротмистр.
«Личность» подошла к Чичикову и, вежливо поклонившись, отрекомендовалась:
— Самосвитов.
Встречались.
Знаю все…
Но… не отчаивайтесь… — загадочно улыбнувшись, «личность» приблизилась к Чичикову и тихо добавила, — тридцать тысяч.
Чичиков вздрогнул, отшатнулся.
— Тут уж всем: и нашим, и генерал-губернаторским, и… — жестом дополнила «личность».
— И мне… мне удастся освободиться?.. — взволнованно спросил Чичиков.
«Личность» молча кивнула головой.
— Но позвольте… — дрожащим от волнения голосом спрашивает Чичиков, — как же я могу… Мои бумаги, деньги… Шкатулка…
— Не беспокойтесь… — перебивает его «личность». — Ночью получите все.
— А лошади?.. А бричка?..
— Все будет готово. Ждите, — спокойно сказала «личность» и, еще раз улыбнувшись, двинулась к дверям…
Эп. 64.
Ночь. Особая комната главной канцелярии генерал-губернатора. Шкафы. В дверь быстро одна за одной входят две фигуры в темных плащах. Войдя, они открывают плащом небольшой фонарь, тускло освещая себя и комнату, — это «странная личность» и жандармский ротмистр. Подойдя к одному из шкафов, «личность» срывает печать, открывает его и вынимает шкатулку.
Ротмистр тем временем сгребает к шкафам какие-то бумаги и, достав из фонаря огарок свечи, поджигает их. Вспыхнули, загорелись бумаги, повалил дым… юркнув, скрылись за дверью фигуры…
Эп. 65.
Рассвет. Тревожные удары набата. Из-за угла выскакивает закутанный в шинель Чичиков, за ним со шкатулкой в руках Петрушка.
Испуганно озираясь, они бегут под нарастающий гул набата по переулку… подлазят под какие-то покосившиеся ворота… перескакивают через изгородь… прыгая с могилы на могилу, проносятся через кладбище и, шатаясь от изнеможения, подбегают к стоящей на дороге тройке.
Вскочив в бричку, Чичиков, с трудом переводя дыхание, смотрит на виднеющийся внизу город.
В центре города огромное зарево пожара. Багровый дым… доносится гул тревожного набата…
— Пошшшел! Гони! — падая в бричку, крикнул Чичиков…
И тройка рванулась, понеслась, помчалась…
— Э! э-эх, любезные! — кричит Селифан, нахлестывая и чубарого, и гнедого, и каурую пристяжную…
Мчится тройка… то взлетая на пригорок… то срываясь вниз… то снова взлетая… Словно по воздуху, почти не трогая копытами земли — летят, несутся кони…