Тонкие грани
Шрифт:
Мы подошли к до боли знакомому месту. Кажется, я обещала Стэнли больше не возвращаться… Священник уже стоял у гроба. Тот молчаливо ждал своего часа навечно залечь под землю. Здесь, в этом месте, были похоронены все мои родственники, в том числе и Мария – дочка Льюиса, она умерла чуть меньше полугода назад. Ее увлечение наркотиками не сослужило доброй службы. Я, возможно, будь она жива, ненароком подумала бы о том, что смерть Стэнли не обошлась без ее увлечений, но к тому времени она уже была мертва. Если так посудить, вокруг меня гибли все мои родственники. Сначала родители, затем Сара – жена дяди Льюиса, она погибла в автокатастрофе – потом Мария, Стэнли, а теперь и дядя. Я осталась одна. Совершенно одна. У меня больше не было ни единой живой и родственной души. Все, кто мне был когда-то дорог и близок, собрались сейчас в одном месте. Я пристально
Посмотрев в увеличенное во много раз фото дяди, тепло улыбавшимся окружающим, я мысленно простилась с ним и перевела взгляд на памятник Стэнли и… почувствовала, как сердце сжалось от переизбытка боли. Если бы я имела возможность уйти, убежать отсюда без оглядки, я бы непременно это сделала. Отвела взгляд от надгробия и чтобы окончательно не расклеиться, стала осматривать толпу. Женщины и мужчины в черных и темно-синих одеяниях. Высокие и не очень, пожилые и молодые. Все они стояли с грустными лицами и смотрели в сторону священника, который тараторил заученные молитвы над гробом. Я будто увидела себя со стороны, наблюдая за всеми этими людьми с безразлично пустыми лицами, изображавшими грусть и сожаление. Закрыла глаза, не имея не малейшего желания больше видеть весь этот пафос и совершенно бессмысленный ритуал. Словно оказалась в массовке, а вскоре за спиной послышится голос режиссера: «Стоп! Снято!». Если душа человека ничего не чувствовала после смерти, к чему устраивать эти показные прощания? Человек должен хорониться в неком таинстве, приблизительно в таком, в каком он рождался. Достаточно пары близких человек и священника. Всем, кто захочет попрощаться достаточно прийти на могилу и положить цветы. К чему все это скопище людей, больше половины из которых пришло удостовериться в смерти дяди, в чем я была уверена на сто процентов. Если бы не чертовы правила этикета, моей ноги бы здесь уже давно не было. Если бы…
Не успела я закончить свою мысль, как чья-то грубая рука оторвала меня от Вилсона. Это движение не было резким, но оно было решительным. Я аккуратно, чтобы не привлекать к себе внимания, повернула голову и встретилась лицом к лицу с наглецом. На этот раз бесстыжие глаза смотрели на меня воочию. Нас разъединяли только линзы моих очков. От неожиданности сердце в груди отчего-то подпрыгнуло. Несколько секунд безмолвной переглядки показались вечностью. Вилсон наконец-то обратил внимание на меня и наглеца, который будто вырос из земли.
– Рик, какого черта? – пробасил Вилсон, еле шевеля губами.
– Заткнись, Вилсон, иначе священнику придется выполнять сверхурочную работу, – наглец поднял свою руку с черной блестящей поверхностью на уровне моих глаз… и я вдруг ощутила слабость в ногах. Может быть это белая горячка? Я инстинктивно сделала шаг назад, чтобы увеличить расстояние между моим лбом и пистолетом Рика хоть на полшага, как будто это могло меня спасти. Я всегда считала себя сильной, но сейчас все было по-другому…
Маски, что мы примеряем на себе ежедневно, пытаясь скрыть истинные чувства от окружающих, врастают в нас, пуская глубокие корни… Они похожи на сорняки – сколько не выдирай бесполезные растения, они прорастали снова и снова, образуя каждый раз пустоту и сожаление. Жизнь настолько скоротечна и коротка, мы пытаемся прожить ее счастливо, встречаем человека при виде которого сердце перестает принадлежать только вам одному. Пытаемся казаться лучше, чем есть на самом деле. Надеваем маску холодности и безразличия, когда нас пытаются задеть за живое. Мы надеваем маску тогда, когда все внутри умирает в агонии, на деле же лишь видят вашу улыбку и пустые глаза. «Все хорошо», – повторяете вы, когда внутри зверствует разрушительный ураган, смерч, цунами, с гор сходит лавина, возможно, это все происходит вместе, одновременно, но отсутствующий вид на вашем лице никогда не выдаст вас и то что на самом деле творится в душе. Так ли это хорошо – быть всегда закрытым от других? Надевать маски, когда их ждут от вас меньше всего? Бояться быть сломленным, показывая свои истинные чувства? По мне нужно бояться уходящего времени, упущенного момента, это намного страшнее, чем увиденная кем-то одинокая слезинка, скатившаяся по щеке. Все что с нами происходит – не случайность. Каждая встреча, любая боль или радость несет в себе нечто больше, чем нам дано постичь. Я боялась встретиться лицом к лицу с действительностью. Так часто надевала на себя маску «Я сильная, я справлюсь сама», что когда пришло время столкнуться лицом к лицу с жестокой реальностью, никому и в голову не пришло, что на самом деле мой хрупкий и ранимый внутренний мир являлся таковым. Я не была твердой и сильной как скала, скорее похожа на зачерствевший кусок земли, попади на него хоть немного влаги или воды, и тот раскрошится на мелкие комочки... Маска – это ложь, которая в определенный момент не сыграет доброй службы, если вовремя не осознать этого и не выкинуть эту ненужную вещь…
Я смотрела в лицо Рика сквозь свои темные очки и чувствовала, чувствовала, чувствовала, как мой внутренний камень попал под проливной ливень... Этот человек, сильный духом, не примерял на себя маски. Он по-настоящему такой… сильный, беспринципный, твердый.
– Рик, опусти пистолет, – раздался чей-то голос из толпы.
Уже в который раз он наставлял на меня оружие... Казалось, к этому невозможно привыкнуть, но пистолет больше не вызывал чувство страха. Куда страшнее если бы наглец не появился совсем. Страшно было остаться одной в этой пугающей неизвестности. И… если вдруг наглец выстрелит по-настоящему, я пойму... получу эту несчастную пулю в лоб... нежели окажусь совершенно одна в этом неизвестном и непонятном мире, в который попала, переступив черту дозволенного. Возможно, я сама была виновата в том, что этот круг замкнулся именно сейчас?
Хотелось зажмурить глаза, чтобы не видеть это устрашающее дуло пистолета, которое в упор смотрело на меня. Сквозь очки ведь никто и не увидит моих закрытых глаз... Всегда задавалась мыслью, есть ли какое-то продолжение после смерти? Или моя душа просто выпорхнет из тела? А что дальше? Куда она отправится? Увидит ли она то, что произойдет потом? Почувствует что-нибудь? Так хотелось знать это наверняка. Считанные секунды казались вечностью. Бесконечной вечностью, потому что я утопала в глазах наглеца. Мне не нужен был спасательный круг, я хотела тонуть. Тонуть до конца. Мой разум давно переставал воспринимать правильные и неправильные вещи, возможно, уже даже перепутав те местами.
– Она пойдет со мной, – бескомпромиссный наглец давал мне пожить еще несколько минут? Пистолет опустился, но лишь для того, чтобы снова найти укромный уголок на моем теле. Я сквозь платье ощущала эту черную дыру, которая вонзилось мне в левое ребро. – Или я убью ее прямо сейчас.
Дежавю...
Руки наглеца грубо схватили меня и подтолкнули вперед. Многочисленная толпа расступилась. Я ощущала горячие руки Рика сквозь тонкую материю платья и... чувствовала тепло. Шаги Рика стали быстрее и решительнее, он вел меня впереди, прижимая к себе. Мне хотелось видеть лицо своего убийцы. Последнее воспоминание о нем, которое врезалось в мою память, было его бесчувственное и беспомощное тело в машине. Там он был совершено другим...
Мы удалялись от толпы, и мне было непонятно, почему я считалась таким трофеем. Мы подошли вплотную к знакомой мне машине. Буквально пару дней назад, я ехала с Риком на этом автомобиле… не знаю даже куда. Это для меня так и осталась загадкой. Он открыл дверь и, наконец, отнял от меня свой черный пистолет.
– В машину, – бросил он, чем вызвал новый прилив недоумения.
Я сделала так, как он просил. Когда наглец оказался в салоне, первое, что он сделал, это схватил в руки телефон и стал кому-то звонить, поглядывая в зеркала.
– Она у меня, через полчаса в указанном месте, как и договаривались, – сказал он и отключил телефон. Я наблюдала за ним сквозь темные стекла очков, его глаза встретились с моими, и я утонула в глубине его серо-зеленого взгляда.
– Сними очки, – попросил он мягко.
Я вновь сделала так, как он попросил. Наши глаза встретились без стеклянных преград, и я ощутила, как волна холодных мурашек пробежались вдоль позвоночника от его пронзительного взгляда. Я не умела его читать и не могла знать, о чем он думал в этот момент, но сама больше не скрывала своих эмоций и чувств. Мне не было страшно, было... тревожно, беспокойно. В водовороте событий и чувств, там, на похоронах, я совершенно забыла обо всем на свете. Доли секунд... И машина резко сорвалась с места, увозя меня в очередную неизвестность, но не от самой себя.