Тонкий профиль
Шрифт:
Вначале Терехов был доволен, что проявил такую твердость: пусть знают в цехе — история с троллеем не сделала его бесхребетным. Но потом, спустя много месяцев, Виктор с досадой вспоминал о своей поспешности. Ведь в отношении его самого на заводе не поторопились с жесткими выводами.
Да, это была ошибка. Потом сколько раз он убеждался в той простой и вечной истине, что спешить к людям надо только с добрыми делами. Только с добрыми. Науку поведения, к сожалению, еще не преподают в наших институтах. А надо бы! Потому что сама жизнь учит
Вот с такими, заработанными нелегким опытом выводами Виктор Терехов начал выходить из полосы своих первых ошибок и промахов на производстве. Но никогда, он горячо говорил мне об этом, не пожалел о том, что с полной выкладкой прошел через все должности в цехе, что начал с "низовки", был рабочим, мастером, и не из книг узнал, каково работается на стане и зимой, и летом, под грохот валков и шелестение скатывающихся со стана труб…
Челябинск — Лонжюмо
Как-то в один из летних воскресных дней я вышел из гостиницы погулять по площади Ленина. Сквер, примыкавший к площади, начинался от памятника Ильичу и уплывал волнистой полосой в глубину улицы. Сама площадь была такой большой, что здесь мною всегда овладевало ощущение удивительной шири и беспредельности пространства. В уральских городах и небо-то кажется большим, чем в иных краях.
Сейчас в сквере пахло теплой землей и водой. Недавно проехали поливальные машины. Желтые песчаные дорожки искрились. Солнце и утренняя свежесть — чего лучше!
Неожиданно я встретил Виктора Петровича, который тоже вышел подышать свежим воздухом.
— Посидим немного, поболтаем, — предложил он.
Мы присели на скамейку недалеко от памятника, от которого в разные стороны расходились трибуны. Сюда, на эту площадь, в дни революционных праздничных торжеств стекаются колонны демонстрантов.
Не помню уж, о чем говорили мы с Тереховым, когда неожиданно для нас дверь позади громадного десятиметрового постамента открылась и из нее вышел человек.
Это был старик лет семидесяти, с седой шевелюрой, в аккуратной белой рубашке с галстуком.
Терехов сразу же определил:
— Сторож.
Меня заинтересовал этот старик, по-хозяйски, не торопясь, обходивший памятник. Он приструнил расшалившихся школьников, убрал веточку с мраморной ступени.
— Вы были когда-нибудь там, внизу, под трибунами? — Терехов показал глазами на дверь.
Я отрицательно покачал головой.
— И я, — сказал Терехов. — Ну, так зайдем?
Сторож не возражал, наоборот, он охотно пригласил нас. Предложил:
— Следуйте за мной.
За дверью оказалась крутая металлическая лестница, которая вела вниз, в две комнаты. В одной размещалась радиоаппаратура, необходимая во время демонстраций.
Старик рассказал нам, что он старый большевик, в партии с тысяча девятьсот семнадцатого года. Подпольная партийная кличка — товарищ Семен. Так, случается, зовут и до сих пор. Настоящая же фамилия — Селиверстов Иван Федорович.
— Очень приятно, товарищ Семен, — сказал Терехов. — Я инженер с трубопрокатного завода. Коммунист молодой.
— Однако известная фигура на заводе, — вставил я.
— Кому я известен? — махнул рукой Терехов. — А вас, товарищ Семен, я, по-моему, видел где-то?
— Здесь и видели, я всегда на посту, — с гордостью ответил старик.
Не так уж часто в наши дни можно вот так случайно встретить человека, который видел Ленина, слышал его, сохранил живые воспоминания. Я видел, Терехов тоже с любопытством смотрит на старика. А тот начал рассказывать, как в дни революции он очутился в Смольном и увидел там Ленина. Владимир Ильич, закончив совещание с краснофлотцами, подошел к группе рабочих и у товарища Семена спросил, куда он теперь держит путь.
— На Урал. Я коренной уралец, — ответил товарищ Семен.
— Очень хорошо, — сказал тогда Ленин. — Зайдите перед отъездом ко мне, у меня будет для вас поручение.
Так рассказывал товарищ Семен, и я подумал, что не так уж важно мне или Терехову, все ли в этом рассказе абсолютно точно. Старик ведь не писал мемуаров, он просто, от души беседовал с теми, кто заглядывал к нему.
Лицо его оживилось, помолодели глаза. Старый уральский рабочий, он еще долго рассказывал про свою жизнь, про то, что не захотел сидеть на пенсии дома, без дела.
— Просил в горкоме: дайте работу. Хоть в охране, хоть какую-либо, — сказал он. — И вот меня вызвал секретарь и сначала заявил, что, мол, неудобно: заслуженный человек и вдруг — сторож! А я ему ответил: "Ничего нет в этом плохого!" — "Тогда иди в сторожа на главную площадь, к Ленину", — сказал секретарь.
И товарищ Семен с радостью согласился.
Уже потом, когда мы вместе с товарищем Семеном поднялись по винтовой лестнице и вышли в сквер, Виктор Петрович вслух вспомнил о Лонжюмо, местечке близ Парижа, связанном с именем Ленина и знаменитой партийной школой для рабочих, вспомнил и о Париже, нашей туристской поездке. Этого было достаточно, чтобы мне припомнились заметки, которые я сделал в своей тетради по возвращении из Франции.
"…Все города как города. Париж — это целый мир!" — так сказал наш гид в первые же минуты знакомства, встретив туристскую группу на аэродроме.
Мадам Романова, Татьяна Сергеевна! У вас еще молодой и звучный голос, наполненный и энергичный, его лишь слегка портит подчеркнутая четкость артикуляции человека, много говорящего в микрофон и, может быть, опасающегося интонационных погрешностей в родном, но забываемом русском языке.
Уже тридцать лет вы живете в Париже и сорок пять лет — вдали от родины, но вам хочется забыть об этом именно в те часы, когда вы становитесь нашим спутником в путешествии. Невольно, слушая вас, мы многое видели вашими глазами, проникались вашим восприятием, понимали ваш юмор, в котором нет-нет да и пробивалась горечь вашей трагической эмигрантской судьбы.