Тонкий профиль
Шрифт:
Контора, как везде, с немного замасленными стенами (люди, что приходят, прислоняются в спецовках), со скрипучими полами (должно быть, рассыхаются оттого, что в цехе жарко), с характерным запашком окалины и дымка, проникающего сюда снизу от станов.
Кабинет Усачева — просторный, а стол у окна — маленький, на нем два телефона, селектор и телевизор, который может показывать пролеты цеха.
Вот около этого самого телевизора Усачев и Борис Буксбаум, старший калибровщик цеха, чертили для меня на узких листках бумаги маленькие схемки, выстраивали столбики цифр, помогая этим прояснить
Из этих цифр и схемок вырисовывалась внушительная, объемная картина многолетней борьбы за тонкий профиль, борьбы, я бы сказал, многостадийной и многоотраслевой, ибо она вышла за пределы одного завода.
В самом деле, чтобы уменьшить толщину стенок трубы, надо увеличить прочность этих стенок. Следовательно, нужен другой, более жесткий металл. Челябинские трубники сделали такой заказ сталеплавильщикам Магнитки. А те сказали ученым: "Дайте нам слиток, отвечающий этим требованиям, и необходимые легирующие присадки".
Наконец, есть слиток, есть и сталь, прокатан лист, но более жесткий. Такой лист труднее формовать и сваривать самим трубопрокатчикам. Нужны новые приспособления на каждом участке, новый опыт и навыки.
В 1964-м здесь катали трубу "1020" с толщиной стенки 11,2 миллиметра, в 1965-м — 11 миллиметров, в 4967-м — 10 миллиметров. Миллиметры, даже десятые доли миллиметра. Но в переводе на размеры труб и километры пути — это сотни тысяч тонн металла, ранее без нужды загоняемого в землю. Какое славное, большое и важное дело в руках энтузиастов тонкого профиля! И чем шире трансконтинентальный шаг наших голубых дорог, тем все весомее и разительней выгода, экономия.
Но…
Вздохнул, порвав на мелкие кусочки исписанный листик бумаги Игорь Михайлович Усачев. А вслед за ним вздохнул и Буксбаум. Было препятствие, на преодоление которого уходило больше сил, чем на исследования, прокатку труб и творческие неудачи. Новому тонкому профилю давно стоял поперек "профиль" старых нормативных представлений плановиков и экономистов. Метры мало кого интересовали. Все брали обязательства в тоннах и в тоннах отчитывались. Сотни тысяч тонн лишнего металла уходили в землю.
Я случайно застал двух молодых инженеров в кабинете Терехова. Случай этот особый, в какой-то мере щепетильный, и я не буду называть фамилий.
Терехов только что зашел в кабинет, который отличался от других, похожих на него, как две капли воды, лишь висящим на стене электрическим табло. На табло схематически изображались все цехи и все станы. Зеленый свет выпуклых точек означал, что работа идет нормально, остановка стана немедленно отзывалась красным сигналом. Таким образом, живая, пульсирующая огоньками картина ежеминутной жизни завода всегда была перед глазами.
Терехов увидел входящих к нему инженеров, видимо, в тот момент, когда сам собирался выскользнуть из комнаты. Я сразу заметил, что вошедших людей что-то смущает и тяготит. Однако же это, видимо, был тот случай, когда смущение не убивает решимости высказать задуманное.
Речь зашла о том, что инженеры задумали варьировать толщину стенок труб в зависимости от давления газа на том или ином участке газопроводов. Величина эта неодинакова, где больше, где меньше.
Терехов тут же одобрил идею. Он сказал, что в ней заложено реальное, рациональное зерно и что метод этот сулит, безусловно, новую большую экономию металла.
— Так что, действуйте! — сказал он. — Ваша идея работает на тонкий профиль.
Тогда молодые инженеры вытащили из портфеля уже заготовленное ими письменное предложение и попросили, чтобы Терехов тоже поставил под ним свою подпись.
— Как?! Зачем? — Виктор Петрович от возмущения даже покраснел. — Что вы, товарищи! Это ваша идея, зачем же мне примазываться к ней! А помогать, помогать я буду и так.
Не знаю, может быть, эта сцена была задумана, как сговор без свидетелей, и я торчал тут непрошеным очевидцем, лишь усиливая общее смущение. Но меня удивило, в свою очередь, то, что инженеры пришли с открытым забралом, не скрывая своих намерений.
Все некоторое время помолчали.
— У меня хватает своих изобретений, — сказал после паузы Терехов, — и по тонкому профилю тоже. А вы предлагаете один из вариантов этой проблемы.
Собственно, это было замечание по ходу беседы, справедливое по своей сути. Но инженеры восприняли его по-своему. Оно словно бы подхлестнуло их.
— Вот видите, — начал один из них. — Совершенно верно. Одно вытекает из другого. При чем тут примазывание? Ведь вы, так сказать, разделяете…
— Разделяю, ну и что же? — Видимо, Виктора Петровича уже начинала раздражать эта настойчивость. — Нет, вы прекратите, — он решительно отодвинул от себя бумагу, которую ему положили на стол. — А то ведь рассержусь!
Когда инженеры вышли, он сказал мне с невесёлой усмешкой:
— Вот увидите, эти ребята еще раз придут просить меня в соавторы.
— Есть шутка, — сказал я. — А и Б решили написать сценарий, но дело расстроилось, ибо в их содружестве оказались два соавтора и ни одного автора. Так и в технике бывает. Может, вы и есть тот самый автор, которого им не хватает?
Терехов рассмеялся:
— Нет, тут другое! Ну скажите, откуда у совсем еще молодых специалистов этакая хватка? Откуда? Из каких наших грехов произрастает она? Не из тех ли, которые мы наблюдаем порой, когда дело делают одни люди, а потом к ним присоединяются другие, чье право на авторство сомнительно?
— Не без этого, — заметил я.
— И все-таки главное в другом, — продолжал Виктор Петрович. — В том, что эти молодые инженеры из трубоэлектросварочного думают о тонком профиле. Думают, ищут. Мы уже освоили и показали другим, что трубу "1020" можно катать толщиной в 10 миллиметров. Это утончение дает дополнительно только на одной линии станов десятки километров труб в год. Представляете? Бесплатных десятки километров трубопровода!
Летом, по утрам, Николай Падалко, рабочий трубоэлектросварочного, иногда бегает умываться к озеру. Дом его стоит на улице Машиностроителей, до озера пять минут хода, и вот она, темно-серая, как срез на металле, или зеленоватая, как бутылочное стекло, или зловеще черная, перенявшая цвет грозовых туч, озерная тихая вода. Извилистая линия берега по обе стороны уходит далеко-далеко и заканчивается зыбким узором гор.