Топ и Гарри (Художник А. Громов)
Шрифт:
— Вы считаете индейцев грязными бандитами, а вот у меня среди них есть несколько хороших друзей, — спокойно произнес мужчина, сидящий у окна. — Они не требуют ничего, кроме покоя и свободы. Судьба индейцев — это трагедия.
— Ну уж извините — трагедия… Мы, знаете ли, не в театре. Мы делаем Америку. Вот, например, железная дорога, она ведь с большими трудностями была закончена в срок. Кто не поспевает — тот катится вниз.
— Простите, уважаемый господин…
— Финлей.
— … господин Финлей, очень уж, пожалуй, неподходящи ваши рассуждения для тех, кто не принимает непосредственного участия в игре…
— Меня вы не можете упрекнуть, — заметил тот, — я — республиканец. Я всегда был республиканцем, причем убежденным республиканцем. Я всегда ценил свободу и был за равноправие цветных. Но тут речь не о белых, черных или краснокожих, речь об убийцах и гражданах и, соответственно, быть железной дороге или не быть. И ответ ясен.
— Но эта земля принадлежит индейцам, неприкосновенность ее была им гарантирована.
— Какое это имеет отношение к железной дороге?
— Дорога проходит по земле, являющейся собственностью индейцев.
— Дорога проходит по территории одного из штатов Юнайтед Стейтс оф Америка.
Седой господин прекратил разговор и принялся смотреть в окно. Дуглас воспользовался случаем, чтобы вмешаться.
— Ты помнишь, па, цирк в Миннеаполисе. Там вождь-индеец тоже говорил такие слова.
— Да, да, да. И представление еще закончилось убийством режиссера и ограблением кассы.
Господин у окна оживился.
— Извините, вы не помните названия цирка и год, когда это произошло?
Дуглас поспешил с ответом.
— Весной тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года. Это был цирк Мейерса.
— Мое имя Моррис. Я жил в Омахе осенью тысяча восемьсот шестьдесят третьего года, там в цирке Мейерса тоже была ограблена касса…
— А здесь схватили ковбоя по имени Джим, — объяснил господин Финлей. — Но в первую же ночь этот Джим бежал.
— И убийство режиссера…
— Да. Один артист-индеец застрелил режиссера и тоже исчез вместе со своим сыном где-то в этой дикой стороне.
— Их звали Топ и Гарри, — счел нужным пояснить Дуглас.
— Что? — Это уже воскликнул широкоплечий молчаливый мужчина. — Топ и Гарри?
— Топ и Гарри, — подтвердил Дуглас, почувствовав себя в центре внимания купе.
— Вы знаете этих индейцев? — спросил Моррис широкоплечего.
— Да. Разрешите представиться — Джо Браун.
— Вы тот самый Браун, тот инженер, который работал на этой дороге изыскателем?
— Совершенно верно. И мы сейчас как раз проезжаем эти места.
— Прошу извинения, — госпожа Финлей повернулась к человеку, сидящему у окна, — ваше имя Моррис? Может быть, вы и есть тот художник, который в качестве натуры для своих картин избрал известных индейских вождей?
— Да, примерно так, — подтвердил художник. — Так вы знаете Топа и Гарри? — снова обратился он к Брауну. — Когда же вы видели их в последний раз?
— Полтора года тому назад.
— Мне хотелось бы их повидать.
— Где вы выходите?
— На ближайшей станции.
— Вот там-то мы их и можем повстречать, если нам не изменит счастье. Оба они — разведчики железнодорожной компании и находятся именно на этой станции.
— Что?! Разведчики? — воскликнул господин Финлей, нервно вытирая перемазанные шоколадом пальцы. — Убийца-разведчик!
— В этом нет ничего удивительного, — возразил инженер. — Лучше не интересоваться прошлым разведчиков, а то всплывет черт знает что. У меня, например, скаутом был один тип, который двадцать шесть человек отправил на тот свет.
— Ах! — Госпожой Финлей от волнения овладел удушающий кашель, и господин Финлей принялся возиться с ней.
К вечеру показалась станция. Путь здесь описывал кривую, и были хорошо видны огромные палатки, деревянные бараки, штабеля тюков и бочек. В лагере кипела жизнь, потому что шло строительство станции и поселка.
Поезд остановился. Открылись двери и окна, но вышли только трое: Моррис, Браун и его молодой спутник, которого тот называл Генри.
Прошло немного времени, и поезд снова тронулся и скоро извивающейся гусеницей исчез вдали, в поросшей травой прерии. Ветер поднимал над путями пыль, надувал палатки. Из лагеря доносились крики, топот коней, но это был какой-то случайный шум в море окружающей тишины.
— Я должен подождать, — сказал Моррис и огляделся по сторонам; он тут же увидел того, кого искал. — Длинное Копье! Ты здесь! — Художник приветствовал аккуратно одетого индейца с красивой цепочкой на шее.
— Мой белый брат, Далеко Летающая Птица, Волшебная Палочка, просил меня привести двух коней и двух вьючных лошадей. И я здесь. Я жду.
— Ты меня ждешь, мой дорогой верный друг! Ты уже подыскал для меня квартиру?
— Да.
— А могу я двух моих знакомых — мистера Брауна…
— Джо, пожалуйста, Джо, после того, как мы познакомились в поезде.
— Итак, моего знакомого Джо и… ваше имя Генри? Джо и Генри взять с собой?
— Это можно.
Индеец привел их в деревянный барак, который казался несколько основательнее других. Это была гостиница.
Они вошли в холл, разнесли по номерам вещи и решили все вместе отправиться перекусить.
Индеец привел их в другой барак, служивший рестораном. Убогий оркестр играл что-то заунывное, танцовщица подсела к музыкантам, приготавливаясь продемонстрировать свое искусство. Моррис сел и по привычке стал озираться, пытаясь обнаружить интересные характеры, типы. Но в этом неприятном, обшитом рассохшимися досками помещении среди облаков дыма он не различил ни одного лица, ни одной фигуры, которая вызвала бы интерес. Многие из посетителей были уже пьяны, где-то о чем-то спорили, кто-то пытался танцевать.