Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца
Шрифт:
Эти псы были хорошо натасканы. Выстрелы их не остановили, и они молниеносно реагировали на мои уходы. Но и я не отставал в подготовке. Пуля вошла в пасть овчарки в момент атаки. Шок остановил ее, и она замертво рухнула на землю.
Ее раненый напарник катался по земле, и без тени сожаления я отправил его в лучший мир. Фанатикам из союза защиты животных надо бы оказаться в подобной ситуации. Это изменило бы их точку зрения.
Я вновь стал пробираться к дому. О моем присутствии теперь было известно, но не стоило мозолить глаза. Все входные двери были заперты на ключ, а окна закрыты металлической решеткой средневекового
— Сюда!
Я поднял глаза и увидел склонившуюся с балкона мадам Омега.
— Как я поднимусь, любовь моя?
Она указала мне на водосток. Мне хотелось заметить, что я далеко не Ромео по ряду обстоятельств, но она уже исчезла. Пришлось карабкаться по водостоку, кое-как добраться до балкона и спрыгнуть на него. Запыхавшись, ковыляя и качаясь, способный к любви не более евнуха, я вошел через большую дверь-окно.
На первый взгляд, в комнате не было ничего, кроме кровати. Широкая, раскрытая и отражающаяся в зеркалах на потолке, за кроватью и двух по бокам. На противоположной стороне рядом с кроватью помещался телевизор с телекамерой — таким образом можно видеть все, что происходит в любом уголке комнаты под любым углом.
В стене рядом с дверью находился встроенный сейф, а в углу — сервировочный столик с прохладительными напитками. За исключением этих аксессуаров и Мелании, комната была совершенно пуста.
Несколько изнуренный и задумчивый Макальпин направился ко мне из зеркала за кроватью. У него отвисла челюсть, а на лице застыло удивленное выражение.
На Мелании оказалось белое хлопковое платье с расшитыми золотом краями, наподобие тоги, и заканчивалось оно на пять сантиметров ниже мест любви. Под ним, по всей видимости, не было ничего кроме Мелании. Видели бы вы ее эротичное тело цвета шоколада с молоком! Разумеется, она не могла сесть, не показав все как есть. Подобного рода одежду будет приветствовать владелец борделя, если она однажды решится на это.
— У вас снаружи не очень любезные друзья, — сказал я вкрадчиво.
Она пожала плечами.
— Грубияны. Вы выпьете до или после?
— После, я надеюсь… и в чисто медицинских целях, — домыслил я.
Она подошла ко мне, покачивая бедрами, я был загипнотизирован подолом ее платья. Глаза ее пылали, она глубоко вдохнула.
— М-м-м, какой очаровательный, чисто мужской аромат.
Она тронула рукой мои волосы, и прикосновение ее ногтей вызвало покалывание в позвоночнике. Эта девушка была воплощенной мечтой чувственности.
Я снял свою куртку, казавшуюся мне тяжелее стальных доспехов, и швырнул ее на пол. Она сняла с меня остальное и мягко подтолкнула к кровати мои взбодрившиеся и неуправляемо трясущиеся члены.
— Расстегните молнию, — сказала она и повернулась. Ее черные волосы, упавшие несколько ниже поясницы, закрывали молнию, идущую от воротника до подола платья. Я расстегнул. Она высвободилась из платья и повернулась ко мне. Вокруг нее царил ореол, почти аура, томной сексуальности.
Мы рухнули на кровать, лаская друг друга. Наше слияние походило на падение в бесконечный медовый тоннель, и казалось, что каждый квадратный сантиметр ее загорелой кожи цеплялся за меня. На кровати можно было играть в теннис, поэтому хватало места для всех возможных композиций. Большинство из них были просто детской
— Мелания, что за дела с Петерсом?
Она приоткрыла глаза как кошка, прогулявшая два часа на рыбоконсервном заводе.
— Петерс? Это что-то новенькое. Как это?
Я собрался уже было протестовать, но она оказалась сверху.
— Ты хотел сказать, вот так? — спросила она, тяжело дыша и проводя разгоряченным языком по моему телу.
Я не это хотел сказать, наблюдая наши тела в одном из зеркал, я почувствовал, что происходящее очень некомфортабельно, но, вернувшись на землю, отдал себе отчет в полной фантастичности происходящего.
— Мелания… что за история с гонками?
— «Камасутра 36», — сказала она, подобно игроку в американском футболе, объявляющему комбинацию, и мы вновь отправились к взрывающимся звездам и сталкивающимся локомотивам. Ее волосы закрутились вокруг меня как водоросли — столь же мягко, сколь и нереально. В отражающихся и преломляющихся отражениях на всех стенах умножались Мелания и Макальпин, занимающиеся любовью.
«Это мне ничто не напоминает, кроме кресла на колесиках, — подумал я после нескольких веков несказанного удовольствия. — Может быть, пытка, нежная, конечно, сможет оторвать ее от любви и заставить подумать над некоторыми вопросами?»
Я спустился с постели, оторвавшись от Мелании, и направился к своим брюкам, валявшимся на полу. Комната закружилась, и мне пришлось зажмуриться… Когда я открыл глаза, она была неподвижна, но скрыта в непонятном тумане. Я рванул ремень из брюк, повернулся к кровати и покрутил им в воздухе. Мелания наблюдала за мной, широко раскрыв глаза.
— Ты собираешься меня постегать, Филипп? Я прошу тебя, посильнее!
Она повернулась на живот, покрутив своими ягодицами и ляжками, предвосхищая удовольствие и заранее радуясь. Я вас спрашиваю, что можно сделать в подобном случае? Я отбросил ремень… впрочем, я и так сильно сомневался, что смогу ударить столь прекрасное существо.
— Мне пришла в голову мысль, — сказал я. — Вернемся к гонкам Петерса.
— Да, так, нет… ну как это? — спросила она, обхватив рукой мои бедра.
И любой разговор стал физически невозможен еще какое-то время.
Я отпал окончательно, устав от последнего броска, и расслабленно созерцал ее бедра. Понемногу информация начала просачиваться в мой мозг, как бы ни был он утомлен. На внутренней части бедра было что-то написано… в таком месте, куда обычно и не посмотришь. Розовым шариком там было написано очень четко число 983. Я поднял на нее глаза, и она улыбнулась… детской и счастливой улыбкой девочки, играющей во взрослые игры. Наклонившись ко мне, она прошептала на ухо:
— Президент банк, в Женеве.
Это был тот удивительный момент, когда я насытился, зная, что мои титанические усилия (а ведь я никогда не претендовал на сексуальные подвиги) не были напрасны.
И в тот же момент дверь широко распахнулась и на пороге появился красный как рак, задыхающийся генерал Омега со шпагой с золотым эфесом в руке. Я заорал и бросился к одежде и оружию.
— Одно движение, мерзкий негодяй, и вы умрете!
В его голосе чувствовалось леденящее безумие, совершенно контрастирующее с его взглядом. Его глаза пылали, как сигнальные огни.