Торжище брака
Шрифт:
На следующий день Тамара явилась в мастерскую страшно утомленная и с тяжелой головой. Она работала с большим трудом. К тому же голоса барона Доппельберга и его невесты раздражали ее. Немного погодя приехал князь Угарин: он, по-видимому, совсем забыл свое неудовольствие и со смехом заметил вполголоса:
— Видели вы очаровательную парочку в первой мастерской? Молодая девушка, кажется, страшно влюблена и ревниво охраняет своего жениха.
— И она права, так как смерть оспаривает у нее это сокровище! Какой было бы злой насмешкой, если бы эта неумолимая соперница — смерть отняла его прежде, чем она сделается баронессой!
— Что вы хотите? — ответил Угарин, подчеркивая каждое слово. — Женщины, еще чаще мужчины, спешат продать себя, если предоставляется удобный случай. И это естественно: гораздо приятнее жить в роскоши и ездить в колясках, даже со старым фатом, чем бегать пешком и зарабатывать свой хлеб. Впрочем, это не мешает женщинам строго осуждать подобные союзы, если они сами не имеют возможности заключить подобный же.
Тамара страшно побледнела и взглянула на князя сверкающими глазами. Итак, он не нашел ничего лучшего, как отплатить ей таким оскорбительным обвинением за ее вчерашнее замечание? И уж не думает ли он, обвиняя ее вместе с другими, оправдать свою собственную низость? С минуту кисть дрожала в ее руке, но она скоро овладела собой и ответила с ледяным презрением:
— Вы правы, князь! Одни только паразиты ищут и находят случай продать себя, чтобы наслаждаться удовольствиями и разъезжать в колясках, которые не принадлежат им и за которые они платят притворством. Конечно, эти тунеядцы, весь труд которых состоит в уходе за своей собственной персоной, не могут обойтись без комфорта, но, благодаря Богу, они никогда не будут в состоянии зажать рот окружающим.
Князь Угарин побледнел. Пораженный этим жестким возражением, он не находил ответа и молчал. Но Тамара почувствовала себя очень дурно: голова горела и страшная слабость охватила все ее существо.
— Благодарю вас, князь, — сказала она, вставая со своего стула. — Завтра я побеспокою вас в последний раз.
Когда молодая девушка вернулась домой, Фанни передала ей письмо, полученное в ее отсутствие.
— От Лилиенштерна? Что может он писать мне? — прошептала она, увидев на конверте буквы М. Л. под баронской короной.
Письмо действительно было от Магнуса. По мере того как Тамара читала, сильное волнение охватывало ее. Сердце молодой девушки билось со страшной силой.
«Видя Вас и оценив все сокровища Вашего ума и сердца, я не могу не полюбить Вас всею силой моей души, — писал барон. — Но я никогда не осмелился бы признаться Вам в этом чувстве, так как что могу я, несчастный больной, предложить молодой и прекрасной женщине! Но Ваше страдание, Ваша непосильная борьба отняли у меня покой. Из всех женщин, известных мне, к Вам одной, Тамара, я могу обратиться с моим предложением: согласитесь принять мою фамилию, согласитесь принять спокойную жизнь, вполне обеспеченную с материальной стороны. Вы будете добрым гением моей уединенной жизни! Дети, которым Вы посвящаете свою жизнь, сделаются радостью и надеждой моего пустынного дома!»
Бледная, как смерть, Тамара откинулась в кресло и закрыла глаза. Тяжелые, горькие мысли овладели всем ее существом. Это письмо открывало ей покойную и счастливую будущность. Да, она была бы счастлива с этим великодушным и благородным человеком, который избавил бы от грубости людей и унижений нищеты, но между ней и Магнусом, как какое-то привидение, встало теперь брошенное ей в лицо оскорбительное обвинение князя Угарина.
Кто поверит, что она искренне любит этого больного человека? Всякий обвинит ее в том, что она продала себя, чтобы приобрести обеспеченное положение! — Закрыв лицо обеими руками, молодая девушка горько заплакала. Мысль отказаться от Магнуса, который был ей так симпатичен и которого она предпочитала всем остальным мужчинам, была так тяжела для нее, что в одну минуту она хотела пренебречь людским мнением, но страшная гордость взяла верх надо всем. Поспешно схватив лист бумаги и перо, она написала следующее письмо.
«Не нахожу слов благодарить Вас за Ваше великодушное предложение и за Вашу бескорыстную любовь, которой я не считаю себя достойной. Несмотря на то, что и я всей душой люблю Вас, я не могу быть Вашей женой, так как не хочу, чтобы на наш благородный союз смотрели как на недостойную спекуляцию. Развращенная толпа лишена способности понимать чистое и бескорыстное чувство. Со страшной болью в сердце я пишу Вам это письмо, но не могу поступить иначе! Не сердитесь на меня, останемся по-прежнему друзьями. Я не перенесу потерю дружбы единственного человека, которому всегда могу открыть свою душу. Да и кто знает, что готовит нам будущее? Я чувствую себя очень дурно. У меня есть предчувствие, что должно случиться что-то такое, что будет грозить опасностью моей жизни. Если мне придется покинуть эту землю, перенесите часть Вашей любви ко мне на двух бедных сироток. Я же, Магнус, унесу с собой в вечность воспоминание о единственном человеке, любовь которого стояла выше всяких расчетов».
Опасаясь, что не выдержит и изменит свое решение, Тамара поспешила запечатать и отправить письмо. Потом она бросилась в кровать и горько зарыдала.
На следующий день после лихорадочной ночи молодая девушка чувствовала себя совершенно разбитой и хотела остаться в постели. Но, собравши всю свою силу воли, она поборола слабость и встала. Тамара во что бы то ни стало хотела отправиться в мастерскую и закончить портрет Угарина, который сделался ей ненавистным после брошенного им обвинения, разбившего ее счастье.
Пораженные болезненным видом молодой девушки, Бельцони и его жена хотели убедить ее вернуться домой и отдохнуть, но Тамара наотрез отказалась.
— Сегодня последний сеанс, и я хочу непременно кончить портрет, — отвечала она на все убеждения.
Когда приехал князь Угарин, он тоже заметил лихорадочный румянец Тамары, ее сухие губы и ненормальный блеск глаз, но после ледяного и, видимо, враждебного поклона молодой девушки князь не рискнул сделать ни малейшего замечания.
Тамара принялась за портрет, но на этот раз рука ее не имела обычной твердости. Вдруг палитра и кисти выскользнули из рук, глаза закрылись, и она потеряла сознание.
— Воды! Воды! — вскричал князь, в испуге бросаясь к ней.
На этот крик прибежали художник с женой и при помощи разных солей скоро привели молодую девушку в чувство.
— Как вы себя чувствуете? — спросили все в один голос.
— Хорошо; только я хочу сейчас же вернуться домой. Будьте так добры, сеньор Эрколь, пошлите за каретой.
— Моя карета внизу. Позвольте мне проводить вас с Бельцони, — сказал князь Угарин, наклоняясь с участием к Тамаре.