Тощие ножки и не только

Роббинс Том

Странно, но в местности, подобной этой, – сухой, голой и бескрайней, местности, занятой под кормовые культуры и перемежающейся с плоскими скалами, апокалиптическая проповедь Бадди Винклера приобретала некую убедительность. К западу от Каскадного хребта, в окрестностях Сиэтла, где молодожены начали свое путешествие, леса были столь высоки, внушительны и густы, что казалось, прямо в воздух испускали зеленый дух, щеголяли мшистыми усами и во всю мощь своего голоса орали на лесорубов: «Сами вы пни!» Эти прохладные, величественные леса, пышущие древней как мир витальностью, казалось, опровергали самые убедительные эсхатологические прогнозы. Здесь же, напротив, деревья были какие-то чахлые, хилые, бесцветно-однообразные и редкие. Перед индейкой простиралась ровная и прямая дорога. Мчащихся по ней пассажиров она убаюкивала,

погружая в безжизненный ритм, от которого не спасало даже гранулированное пространство пейзажа, напоминавшего желто-бурый слоеный пирог. Далекие точки коров на горизонте, почки на вербах и действительно отпечаток копыта на всем вокруг.

В местности такого рода Эллен Черри всегда ожидала звона золотых часов. Часов с будильником, звенящим как разряды молний и флюгельгорны. Затем прозвучит голос Орсона Уэллса, читающего отрывки из «Книги Мертвых».

– Все это как раз и будет напоминать конец света, – сказала она, – особенно когда мы здесь, в этой глуши, за сотни миль от телефона.

Бумер ничего не ответил. Его внимание было приковано к катившемуся им навстречу грузовику для перевозки скота. Приблизившись к индейке, грузовик резко сбросил скорость и завихлял, едва не сбросив их с дороги в кювет. Водитель высунулся из окошка и удивленно покачал головой. Бумер успел увернуться и сердито посигналил.

– Деревенщина, – пробормотал он. – Чуть было не сбил ножку.

* * *

Колониал-Пайнз – это пригород без города. Расположенный на расстоянии двадцати двух миль от Ричмонда, он никак не может считаться его предместьем, но в то же время не дотягивает до того астрономического числа жителей, которое превращает отдельное поселение в город. Не может похвастаться он и какой-либо промышленностью; и хотя в непосредственной близости от него в избытке выращиваются превосходные помидоры, претендовать на звание сельскохозяйственного района Колониал-Пайнз также не в силах. Это может показаться странным, но центра как такового у городка тоже нет. То, что можно с большой натяжкой считать деловым центром Колониал-Пайнз, являет собой четырехрядное шоссе, по которому, несмотря на развилку, позволяющую сегодня объезжать это местечко, в направлении Флориды и обратно перемещаются тысячи туристов-янки. Участок дороги длиной в три мили, проходящий через Колониал-Пайнз, плотно застроен мотелями, заправочными станциями и ресторанами. Хотя, если признаться честно, «ресторан» – это слишком пышное имя для закусочных-барбекюшниц, лотков с мороженым, стоянок для грузовиков и так называемых семейных гостиниц (чья простоватая, едва ли не тоталитарная кухня никогда – нечего даже надеяться! – не порадует вкусовые бугорки вашего языка ощущениями новыми или смелыми). Жители этого квазигородка зарабатывают себе на жизнь благодаря так называемой Полосе (сравнение ее с Полосой Лас-Вегаса так же смехотворно, как сравнение, скажем, Мэри Осмонд с Мэй Уэст). Впрочем, можно предположить, что немалая часть местных доходов складывается из выручки от штрафов за превышение скорости: слава Колониал-Пайнз как ловушки для водителей-лихачей гремит по всему Восточному побережью от Бостона до Майами.

И все-таки каким же именно образом это сообщество белых, принадлежащих к нижней прослойке среднего класса американцев общим числом девятнадцать тысяч человек зарабатывает себе на жизнь? Где они находят деньги на покупку зеленых жалюзи, электрических газонокосилок и вездесущих американских флагов – это вопрос, способный заставить какого-нибудь демографа тщетно потратить целый месяц на попытки его разрешения. Однако, к счастью, нас это дело совершенно не касается.

Довольно того, если мы скажем следующее: Эллен Черри Чарльз родилась и выросла в городке Колониал-Пайнз, штат Виргиния, который она еще с самой колыбели возненавидела и, будучи совсем юной девочкой, тайно замыслила сбежать от неизбывной скуки, которая, по ее мнению, до сих пор витает удушливым облаком над этим местом. В конечном итоге, хотя и не без трудностей, ей все-таки удалось сбежать оттуда. Однако щупальца родного дома в равной степени и цепкие, и скользкие. Свидетельством того, что Эллен Черри еще не готова обрубить их полностью, были ее еженедельные телефонные звонки родителям. Такой звонок она и сделала в вышеописанный мартовский день.

– Привет! Это я!

– Дорогая! – воскликнула Пэтси. – Как я рада слышать твой голосок! Послушай, прежде чем мы начнем разговаривать, мне нужно одеться. Ты меня застала в тот момент, когда человек, так сказать, голый как сокол.

– Гол как сокол?

– А какая разница? Ты что, насмехаешься, как какая-нибудь фифа-янки, над тем, как я говорю?

– Нет, нет, мама! Голый означает, что на человеке нет никакой одежды. А гол – что на нем не то что одежды нет, но еще и жди чего-нибудь этакого.

Пэтси хихикнула.

– О Господи, малышка. Со мной и случилось что-нибудь этакое… Дело в том, что твой папочка занимался со мной тем, чем он имеет обыкновение заниматься в воскресенье днем. Насколько мне известно, те, кто балует этим своих жен не чаще одного раза в неделю, предпочитают исполнять супружеский долг субботней ночью, а вот твой папочка непременно должен отличаться от других ну хотя бы чем-то. Клянусь тебе, я уверена, это его проповеди Бадди так раскочегаривают. Ведь раскочегаривают же они добрую половину наших дамочек-баптисток. А может, это все из-за футбола, я не знаю. Он обычно сначала смотрит по телевизору футбол… Мне, конечно, не следует болтать с тобой на такие темы. Хотя с другой стороны, ты теперь у нас тоже замужняя женщина.

– Бумер великолепен, мама.

– Отлично. Откуда звонишь?

– Из какого-то городка, где устраивают родео. Где-то уже ближе к Айдахо. Народ обычно считает, что в таких городках вкусные гамбургеры, а коровы пасутся едва ли не на Главной улице. Но, честное слово, в здешних пирожках опилок даже больше, чем у нас в Колониал-Пайнз. Бумер уже умял две штуки и сейчас взялся за третий.

– А ты следи за ним. Не позволяй ему обрасти жирком.

Услышав эти слова, Эллен Черри посмотрела на закусочную, в которой она оставила своего молодого мускулистого муженька. Зеваки уже собрались поглазеть на огромную моторизированную индейку. Бумер стоял в самой гуще этой жиденькой толпы.

– Неужели, джентльмены, вас по-прежнему величают ковбоями? – спросил Бумер и с видом голодного волка, вгрызающегося в луну между второй четвертью и полнолунием, впился зубами в булочку с гамбургером.

Подросток, которому он адресовал свой вопрос, скорее всего был слишком смущен оказанным ему вниманием и не нашелся, что ответить. Поэтому тут же ухватился за возможность получше рассмотреть обувь незнакомца. Не иначе, как ему понадобилась к лету новая пара.

Один из зевак постарше, по-гусиному вытянув шею из воротника джинсового костюма, решил задать встречный вопрос:

– А как, по-твоему, нас следует величать?

Голос его звучал вальяжно и чуть манерно, как у сытого ужа, хорошо отобедавшего жирными мышками и лениво растянувшегося на груде камней под полуденным солнцем.

– Я думал, нынче ковбоев переименовали в служащих по надзору за коровами, – усмехнулся Бумер и захрустел последним листиком салата с капелькой горчицы. – Я где-то читал, – добавил он с набитым ртом, – что самое точное определение вашего брата звучит так: «грубый, невоспитанный викторианский сельскохозяйственный рабочий». Но, сдается мне, оно вряд ли к вам пристанет.

В телефонной трубке послышался топот ног.

– Уфф, – вздохнула Эллен Черри.

– Дорогая, подожди секунду, я сейчас на себя что-нибудь накину!

– Мама, кажется, мне пора закругляться. Нам нужно ехать. Прямо сейчас. Я люблю тебя. Пока.

Сегодня восхищение ковбоем как квинтэссенцией американского героя с большой буквы уже не столь распространенное явление, как это было когда-то. Путешествуя в обществе «служащих по надзору за коровами» по Вайомингу, Жестянка Бобов была вынуждена заметить, что если сравнить американского пастуха, скажем, с японским самураем, то сравнение это будет явно в пользу последнего. По словам Жестянки, «прежде чем вступить в бой, самурай обычно поджигал ладан в своем шлеме, чтобы его голова – на тот случай, если она достанется врагу, – оказалась бы приятной для обоняния. Ковбои – с другой стороны – практически никогда не мылись и не меняли одежду. Если противник самурая ронял меч, то самурай протягивал ему свой запасной клинок, чтобы можно было честно продолжить поединок. Ковбои любили стрелять своим врагам в спину, прячась в засаде. Ну как, уловили разницу?». Ложечка и Грязный Носок обычно диву давались, откуда Жестянке Бобов известно так много о самураях.