Тотем Человека

Герасименко Анатолий

— Саша, — спросил я, — а что у тебя за работа?

Она удивленно на меня посмотрела.

— Я никогда не говорила, что ли?

— Нет.

Они с Бобом переглянулись. Саша пожала плечами.

— Я психолог, — сказала Саша.

— Ну-ну, — заметил я, слабо улыбаясь.

— Да скажи ему, — махнул рукой Боб.

Саша вздохнула.

— Я работаю с хинко, — сказала она. — Ищу сильных, тех, кто может нам помочь. Ищу тех, у кого необычные, редкие способности. Кого найду, с каждым беседую, приглашаю с нами сотрудничать. Многие идут навстречу. У нас платят хорошо, соцпакет, льготы…

Вот оно как. Значит, в органах про хинко знают все подряд. Или все, кому положено — это, в общем, одно и то же. Нет, я подозревал, конечно, что наше существование —

не такая уж тайна за семью печатями. Но все равно приятней думать, что о тебе знают только такие, как ты. Ну, и некоторые простецы, кто побогаче да повлиятельней. Да, Милон Радович, вы, как всегда, оказались правы. Как вы говорили тогда? 'Притворяйтесь людьми. В гибкости — сила. Будьте людьми внешне, внутри же храните свою природу. Если о нас станет известно простецам, простецы сживут нас со света, потому что привыкли уничтожать все, что не похоже на них. Будьте незаметными, прячьтесь в траве, спасайтесь на ветвях деревьев. Жизнь наша — тайна, и потому в тайне — наша жизнь…' Был вечер, и часы, отведенные на урок, давно прошли. За окном было мокро и тоскливо (как теперь), а он все говорил и говорил, уставив взгляд на сцепленные пальцы, и мы слушали. Мы, конечно, тогда ничего не понимали. Но слушали. Потому что было невозможно, нельзя было даже представить себе, как это: не слушать, когда говорит Милон Радович. У каждого котенка, у каждого щенка — у любого маленького хинко, который смотрит на мир непривычными, человеческими глазами — есть учитель. Должен быть учитель. Потому что иначе ты свихнешься, не успев получить паспорт. Ты боишься людей, с трудом отвечаешь, когда они с тобой заговаривают. Тебя тянет к кошкам. Ты любишь свернуться клубком и спать при свете, любишь вылизывать руки, тебе снятся сны, где ты — вовсе не ты, а прекрасное существо с зелеными глазами и мягким мехом. Эти сны не отступают и наяву. Ты умеешь издавать ни на что не похожие звуки, сам не понимаешь, как, но умеешь. И еще: твоим близким всегда везет… Родители сперва умиляются и сюсюкают, слушая твои рассказы о прошлой жизни. Это — в пять лет, в шесть. Потом — смеются, уже немного тревожно, уже нерадостно. Это — в восемь лет, максимум, в десять. Потом настает время первого визита к детскому психологу. Потом… если повезет, тебя найдет учитель. Я успел пройти почти все стадии, когда меня отыскал Милон Радович. Вычислил каким-то, одному ему ведомым способом очередного странного ребенка в школьном стаде, выждал время, угадал момент и открыл истину. Не всем везет так, как повезло мне.

Чему учат наши учителя? Слушать голос Тотема, конечно же. А еще они учат выживать, таиться, прятаться в мире людей. Не бояться себя, не бояться других, искать себе подобных. Учат — быть счастливым. Эх, Милон Радович, Милон Радович. Старый серб, занесенный судьбой в Россию. Старый кот, который так здорово умел притворяться человеком. У него были ницшеанские усы, сплошь серебряные, и молодые зеленые глаза с желтой искоркой. Сколько прошло, как его нет? Да, точно. Семь лет, семь с половиной. Мне тогда было восемнадцать, Черному — двадцать один. Черный ведь тоже был его учеником. Тропа…

Жизнь наша — тайна.

Внезапно я догадался.

— Так это ты разговаривала с Диной, когда ее к вам вызывали?

— Конечно, я, — кивнула Саша. — Работа у меня такая. Я, честно говоря, думала, что она тебе говорила.

— Вот почему она так легко смогла отказаться, — пробормотал я. Дина мне ничего об этом не рассказывала. Саша нахмурилась:

— Мы, как бы, никого сотрудничать не заставляем. Никогда.

Боб, налегая плечом, повертел ручку на двери. Опустив стекло насколько возможно, он закурил. В машине с открытым окном стало шумно и холодно, салон наполнился смесью табачного дыма и бензиновой гари.

— Я вот думаю, — сказал Боб, выпуская дым в окно, — что ж им так не везет-то.

Пепел сорвался с кончика сигареты и метелью закружил по салону. Несколько пепельных снежинок упало на рукав, я смахнул их, и они размазались по ткани, оставив

следы, похожие на кометы. Боб, зажав сигарету в зубах, принялся перечислять:

— Сначала куртку с Черного сняли — раз. Вместе с паспортом. Потом Черный с Диной каким-то образом Копайгоре попались. Это уже два. То, что он их первому встречному на руки сдал, я даже не удивляюсь, Копайгора всегда без мозгов был. Но это, я считаю, третий случай, когда им очень-очень сильно не повезло. Притом, что оба — кошки. Пара кошек при обоюдном согласии — это генератор везения.

'Значит, у них не все гладко, — с безумной логикой подумал я. — Дина, золотце мое. Ни хрена она ему не дарит, только вид делает. Опомнилась…'

'Ну-ну, — сказал голос в голове. — Сам-то в это веришь?'

— И машина разбилась, — задумчиво проговорила Саша.

— Во! — сказал Боб. — Четыре. Слишком уж много несчастий на них валится. Такое впечатление, что им как будто кто-то специально удачу понизил. Правда, я у Тимки спросил — он сказал, что такого не бывает.

Саша поджала губы и, похоже, собралась что-то сказать, но в этот момент у Боба зазвонил телефон.

— Да! — сказал Боб в трубку. — Чего хотел?

Ему ответили, и Боб дернулся в кресле, точно хотел обернуться, но застыл на полдороге.

— Иди ты, — сказал он. — Где? Тю. Так это ж рядом…

Боб, ухом прижав телефон к плечу, завертел руль так, что 'уазик' накренился, словно попавший в бурю пиратский бриг. Сзади яростно засигналили.

— И что сделали? — продолжал Боб. — Да ну? Сильно? А ты?

Голос в трубке виновато квакнул.

— Понятно, — сказал Боб. — Дубина ты, и больше ничего. Ох, доберусь я до тебя… Значит так, сейчас вызывай всех, кто у тебя там рядом. Оцепляйте здание, внутрь — ни шагу, понятно? Ждите меня, скоро буду. Если они опять уйдут, меня дожидаться не надо. Сам возьмешь у кого-нибудь пистолет и застрелишься. Все, конец связи.

Мы с Сашей сидели, вцепившись в дверные ручки.

— Я же говорил, что им не везет, — сказал Боб и бросил машину вперед так, что меня вжало в сиденье.

— Что с Диной? — спросил я.

Глава 6

Так мне и надо

Рана была длинная, грязная и на вид довольно глубокая. Крови, против ожидания, текло совсем чуть-чуть. Но все-таки она текла, сочилась из пореза, как вишневый компот из трещины в банке. Рукав рубашки стоял коробом, на ткани кровь быстро засыхала. Черный морщился, но молчал.

Дина надорвала у плаща подкладку и, зубами отделив полосу узорчатой материи, крепко перебинтовала руку Черного. Повязка вышла лохматая, но аккуратная. Во всяком случае, на ней не спешила расползаться краснота. К тому же, подкладка была узорчатая, так что Черный походил теперь на хиппи, который носит на запястье цветастую феньку. Дина хотела оторвать еще кусок, но побоялась: тогда станет заметно, что с плащом неладно. Им еще повезло, что у Черного была темного цвета рубашка, из-за чего кровавый рукав казался просто перепачканным городской грязью.

— Ну, что теперь делать будем? — спросила Дина. Проклятый дождь лил пуще прежнего, за ворот текло, и единственное обстоятельство, которое немного утешало — то, что удалось оттереть руки о мокрую траву.

Черный стал хлопать по карманам в поисках сигарет.

— Не знаю, — сказал он.

Дина огляделась. Они с Черным сидели на автобусной остановке неподалеку от того места, где разбился угнанный джип. Мимо проносились окутанные брызгами машины. Воздух пах озоном и сталью. Последние крохи везения, похоже, ушли на то, чтобы выбраться из аварии без единого синяка. Правда, Дина едва не задохнулась, барахтаясь под исправно надувшейся подушкой безопасности, но кому какое дело. 'Сижу здесь, как пугало, — отстраненно подумала Дина. — Кошка, которая ходит сама по себе — это кошка, которая никому не нужна. Бедный Тимка. Бедная я. А ведь как все начиналось'.