Тотем Человека
Шрифт:
Боль стукнула на прощание в темя и улетела. Потом, наверное, вспомнила что-то важное и вернулась.
— Да, да, — сказала Саша очень терпеливо. — Этих придурков я тоже иногда проверяю. Но речь не о них. К сожалению.
'О, блин', - сказал голос в голове.
— Ясно, — сказал я. — Кто-то завел дело на Черного, Дина по нему проходит соучастницей, и теперь ей надо отрабатывать. Так?
— Нет, не так, — сказала Саша еще терпеливей прежнего. — Дина знает, что мы ей всегда будем рады. Но насильно ее вербовать никто не
— Здорово, — сказал я без энтузиазма. — А что тогда?
Саша отпила кофе, аккуратно отодвинула чашку и положила руки на стол, одну на другую, словно прилежная ученица. У меня промелькнуло в голове, что вот так она сидела на уроках в школе — некрасивая умная девочка, с которой все дружили, и которую никто не любил.
— Мы с Бобом кое-что вчера заметили, — сказала Саша. — Он при тебе ведь сказал, что Черному выходила полоса невезения?
— Ну, — сказал я.
— Как ты думаешь сам, отчего две кошки, постоянно друг друга подкачивая, то и дело вляпывались так, что…
— Я думаю, что Дина его не подкачивала, — сказал я резко. — Оттого все и провалилось.
Саша грустно покивала.
— Ты на меня не сердись, пожалуйста, — попросила она вдруг. — Мне очень не хотелось к тебе сегодня идти. Я ведь все понимаю.
— Забей, — сказал я. — Просто скажи, что хотела. Я тоже понимаю. Дело твое подневольное, наша служба и опасна, и трудна, и все такое.
— Дина его подкачивала, — сказала Саша. — Я с ней сегодня разговаривала. Она говорит, что качала в полную силу.
Я молчал. А что сказать-то?
— Понимаешь, Тимка, — мягко продолжала Саша, — мало кто об этом знает, но иногда появляются кошки, которые способны не увеличивать везение, а уменьшать. Порчу наводить, как бы. Вот. Ты — один из таких.
Голова разгуделась, будто в нее напустили пчел.
— Так, — сказал я. — Ага… Ф-фу, елки-палки. То есть, это я как-то на Черного порчу наводил?
— Я догадываюсь, как, — сказала Саша, глядя мне в глаза. — Видишь ли, с этим умением никто не рождается. Такое возникает, если кошка очень-очень переживает, или ненавидит кого-то изо всех сил. Короче, знаешь, как в песенке: говорят, не повезет, если черный кот…
— Да, — сказал я.
— Что думаешь? — спросила Саша.
Я пожал плечами.
— Если не веришь, можно какой-нибудь эксперимент провести, — предложила Саша. — Хочешь?
Я кивнул.
— Подумай про меня что-нибудь, — попросила она. — Что-нибудь плохое.
Я нервно рассмеялся.
— Да ты чего. Какое еще плохое?
— Что угодно, — сказала Саша. — Например, какая я стерва, что приперлась к тебе домой и мешаю спокойно похмелиться.
Я помотал головой.
— Да ну, — сказал я неуверенно. — Что ты…
— Подумай, что я твою Дину разбудила с утра, допрашивать стала, — продолжала Саша. — Именно допрашивать, по всем правилам.
Я поморщился: боль
— А еще мне кажется, что вам с Диной надо отдельно пожить, — сказала Саша, улыбаясь. — Непросто ей сейчас, неужели не видишь? Думаешь, то, что Черный умер, ей пофигу? Готова спорить, она там плачет сейчас, в спальне.
— Она же нормально с тобой разговаривала, — сказал я, закипая. — Все утро. Нет? В конце концов…
— А что ей еще делать? — возразила Саша. — При живом муже любовника оплакивать? Головой-то подумай.
— Саша, — сказал я, — мы сами разберемся.
— Да, как же, разберетесь, — фыркнула та. — Шесть лет разбирались, до адюльтера дошли…
Раздался треск. Саша, неловко взмахнув руками, исчезла под столом. Падая, она зацепила рукавом чашку с недопитым кофе, и чашка полетела вслед. Я вскочил, обежал стол и помог Саше подняться. Она по-прежнему улыбалась, правда, теперь улыбка выходила изрядно вымученной. Костюм ее — тот самый, бежевый, форменного покроя — был спереди залит кофе. Стул развалился на куски, и это было странно, потому что стул я сам недавно принес из магазина — новый, прочный, красивый стул…
— Вот так все и происходит, — сказала Саша. — Дай-ка я в ванную.
Она прошла в ванную и принялась застирывать пятно от кофе под струей воды, а я стоял рядом и беспомощно повторял: 'Сашка, извини, чес-слово, Сашка, блин, да что это, слушай…'
— Не извиняйся, — сказала она сквозь шум воды. — Я ведь сама напросилась. Наоборот, это ты прости, я много гадостей сказала. Нельзя было так. Просто хотела тебя расшевелить.
Я подумал. Голова трещала — хоть святых вон выноси.
— Да нет, ты права, наверное, — сказал я. — Знаешь, ты тут постой минутку, ладно? Я сейчас.
На цыпочках я вышел из ванной и подкрался к спальне. Дверь была закрыта, в коридор не доносилось ни звука. Помедлив, я рывком открыл дверь.
Дина лежала на диване, поглаживая ногу выше лонгета. В углу мерцал телевизор. Показывали футбольный матч — крошечные фигурки игроков, сверкающая точка мяча, нежная зелень поля, расчерченная белесыми линиями. Дина удивленно на меня поглядела. На ее лице не было слез.
— Уже поговорили? — спросила она.
— Почти, — сказал я, помедлив, и вернулся в ванную. Саша вешала мокрый пиджак на батарею.
— Тим, мне, короче, очень стыдно, — сказала она. — Честно.
— Не, все нормально, — бодро сказал я. — И ничего она не плачет. Сидит, ящик смотрит.
— Вот видишь, — обрадовалась Саша. — Ты правильно сказал, вы сами во всем прекрасно разберетесь.
Я кивнул. Дина ненавидела футбол всем сердцем, презирала раскрашенных фанатов, шипела на экран, когда на очередном канале выпадало несколько секунд футбольного матча. Она говорила, что это было связано с ее бывшим парнем. Я не возражал, потому что никогда не понимал футбола. Это у нас было общее. Всегда.