Товарищ "Чума"
Шрифт:
Чужие руки, которые сейчас вроде бы и мои, не подвели — нож влетел точно туда, куда я его и направлял — прямо в сердце сутулому утырку. Он, конечно, тоже ни разу не дернулся, заполучив добрую полосу заточенной стали под левую грудь, как и его напарник с пробитой шеей. Но когда действие моего аварийного режима закончится — их обоих ждет такой большой сюрприз для маленькой такой компании.
Эту мысль я додумать не успел, потому, как меня накрыло очередным приходом.Состояние эйфории сменилось такой жуткой слабостью, что я тут же напрочь отрубился, так и не узнав, чем всё закончилось. Глаза закрылись, и я провалился в блаженную
— Рома! Роман! Очнись! — Кто-то настойчиво дергал меня за плечо. — Да очнись же! Ты живой, али как?
— Какой еще Роман? — едва слышно прошептал я, не открывая глаз и с трудом шевеля языком. — Я — Чума…
— Мама! Он совсем плохой стал! Бредит! Даже себя не узнаёт! — Звонкий девичий голосок дрогнул. — Какой-то чумой обзывает… — И девчонка, что немилосердно трясла меня за плечо, всхлипнула и громко шмыгнула носом. — Это из-за ранения головы, да?
А голос-то знакомый. Я его уже точно где-то слышал… Точно-точно, и даже «видел» каким-то странным образом… Сказал бы мне кто раньше, что у меня синестетические[2] особенности нарисуются — не поверил бы никогда! Акулинка! — Наконец-то и имя девушки всплыло в моей памяти.
— Нет, не из-за ранения! — отчего-то зло и жестко отозвался второй женский голос.
Я его тоже вспомнил. Он принадлежал матери девушки — Глафире Митрофановне. С этими двумя женщинами «из прошлого» мы хоронили их бабку — ведьму-знахарку, или шептунью (хрен их разберёт), когда на кладбище заявились два полицая…
— Грёбаный парадонтоз! — Наконец-то в моей голове всё встало на свои места.
Я распахнул глаза и увидел нависающее над собой бледное лицо девчушки.
— Рома, ты как? — спросила меня Акулинка, со всей силы впиваясь пальцами в мое плечо. — Всё в порядке?
Я почувствовал, как небольшие, но крепкие ногти девушки сдирают мне до крови кожу под гимнастеркой. Конечно, настоящему мужчине быть расцарапанным страстной женщиной престижно, но не в таком же случае.
— Если руку отпустишь, будет совсем хорошо! — улыбнувшись сквозь силу, произнес я.
— Ой! — воскликнула Акулинка, разжав пальцы. — Поцарапала, наверное…
— До свадьбы заживёт! — небрежно отмахнулся я, старясь подняться на ноги.
С первой попытки у меня ничего не получилось — голова кружилась, а дрожащие ноги подгибались, словно гуттаперчевые. Несколько раз я валился на твердую землю, едва не расшибив лоб о ближайший могильный камень.
Наконец, с помощью Акулины, которая подхватила меня под руку, мне удалось подняться. А затем и выпрямиться в полный рост. Но ненадолго. Едва я крутанул головой в попытке осмотреться, меня резко переломило надвое и принялось полоскать какой-то ядовито-желтой дрянью с кровяными вкраплениями.
Рвало меня долго, «со смаком» и почти без перерывов. Временами я не мог сделать даже глотка воздуха, рискуя задохнуться, либо захлебнуться собственной кровавой рвотой. Вокруг меня, не останавливаясь и что-то причитая, кругами бегала Акулинка с глазами по пять копеек. Зато её мамаша, сложив руки на груди, всё это время неподвижно стояла, норовя прожечь меня гневным взглядом.
Наконец, приступ отступил, позволив отдышаться как следует, и отереть рукавом гимнастерки длинные тягучие слюни, свисающие едва не до самой земли. Так хреново, как в этот раз, мне никогда не было. Словно бы неведомая сила препарировала меня, раскидав на атомы,
Я, пошатываясь, добрался до деревянного поминального столика с двумя лавками, на моё счастье оказавшегося совсем рядом. Рухнув задницей на выветренную древесину, я откинулся спиной на край стола. Слабость накатывала волнами, но мне стало ощутимо легче. Я чувствовал, что через пару-тройку минут буду «почти в норме». Такой, конечно, относительной норме, но сдохнуть окончательно я уже не боялся.
— Что это было, мать вашу? — выдохнул я, когда дыхание немного выровнялось.
— Ты мою маму не поминай! — Глафира Митрофановна грозно двинулась в мою сторону. — Значит, вот кто её силу себе присвоил? Отвечай, гад этакий, как сумел наш семейный дар умыкнуть?
[1] Премия Дарвина (англ. Darwin Awards) — виртуальная антипремия, ежегодно присуждаемая лицам, которые наиболее глупым способом умерли или потеряли способность иметь детей и в результате лишили себя возможности внести вклад в генофонд человечества, тем самым потенциально улучшив его. Изначально была основана на сюжетах современных городских легенд, распространяемых как интернет-фольклор.
Официально награда вручается за «исключение ущербных генов из генофонда человечества» и в ряде случаев может присуждаться живым людям, потерявшим репродуктивные способности в результате нелепого несчастного случая, произошедшего по их собственной глупости.
[2] Синестезия или синдром Шерешевского — нейрологический феномен, при котором раздражение в одной сенсорной или когнитивной системе ведёт к автоматическому, непроизвольному отклику в другой сенсорной системе. Например: при синестезии, известной как графемно-цветовая или цвето-графемная, цифры или буквы воспринимаются окрашенными. В пространственной форме синестезии, или синестезии числовой линии, числа, годы, месяцы, и/или дни недели представляются расположенными в определённом месте пространства (например, 1980 может быть «дальше», чем 1990), или могут появляться в форме трёхмерной карты (например, расположенные по часовой стрелке или против неё) Человек, который переживает подобный опыт, — синестет.
Глава 11
Я тяжело взглянул на Глафиру Митрофановну из-под приопущенных век — мне еще до сих пор было хреново, как после жесточайшего бодуна. Поймав мой взгляд, мамашка Акулинки мгновенно сделала какой-то хитрый и быстрый жест рукой, что-то беззвучно при этом прошептав. Похоже, сглаза опасается, если я всё правильно понимаю. И еще я увидел, что после этого жеста воздух между нами словно «поплыл», как над разогретым солнцем асфальтом.
Да уж, на раз выкупила меня эта ушлая тётка насчет полученного мною дара. Хотя, после всего, что я устроил на кладбище, и глупец догадается, что со мной что-то не так. Представляю, как это всё выглядело со стороны. Если весь мир для меня замер, то я для «постороннего зрителя» просто исчезнуть должен был. Либо «размазаться» в пространстве, как в фантастических фильмах частенько показывают глобальные ускорения. Все-таки до скорости света мне далеко.