Товарищ "Чума"
Шрифт:
С потрескавшейся от сырости росписи потолка на меня волками взирали суровые лица святых, в глазах которых плескалась отсветы карающей небесной силы. Презрение, ненависть и откровенное отвращение — мне казалось, что именно эти чувства они питают к проклятому колдуну, продавшего душу врагу человеческому, и по собственной дурости загнавшего в смертельную ловушку самого себя.
— Небесная кара близко! — словно бы шептали их неподвижные губы. — И ни одна мерзкая проклятая тварь не избежит наказания!
Прилагая неимоверные усилия, буквально разрываясь
Но, сжав зубы до хруста, я отчаянно сражался за каждый миллиметр пространства, отделяющего меня от свободы и от боли. Медленно, очень медленно, но я всё-таки приближался к выходу из церкви. Но это движение прекратилось в один миг, когда кто-то тяжелый наступил грубым и грязным сапогом мне на горло.
— Ну-ка, и ктой-то тут у нас фулюганит? — произнес незнакомец низким густым басом. — Ух, ты, неужто всамделишный ведьмачок? Да какой молоденький и неоперившийся еще… Тебя как сюда занесло, дурилка ты, картонная? О! Да еще, красавчик, еще и подстрелили? — Заметил он мою перевязанную руку.
— Помоги… дядя… — выдохнул я из последних сил. — Фрицы это… За мною по пятам… гонятся…
— Так ты еще и «красный»? Неужели настоящий комиссарский ведьмак? Не-е-е, не верю такому «счастью»! — с еще большим удивлением пробасил мужик, наклоняясь едва ли не к самому моему лицу. — А как же быть с утверждением, что Бога… Да чего там: что дьявола не существует? — хохотнул весельчак.
Я скосил глаза, пытаясь хоть немного рассмотреть незнакомца. И первое, что я увидел, это болтающийся перед самым моим носом массивный наперсный[2] крест. Таким и башку, если что, легко можно развалить, если вдарить, как следует!
За позолоченным религиозным символом маячила широкая и бородатая рожа этакого здоровяка, облаченного в черную рясу, едва не трещавшую на его могучих плечах.
— Гребанный… аппарат… — просипел я, признав в здоровяке священнослужителя. — Никак… попа… принесло?
— Ага! — довольно произнес здоровяк, оглаживая густую и окладистую бороду иссиня черного цвета, которой он зарос, словно разбойник с большой дороги — по самые глаза.
— Может… договоримся… батюшка? — Я был обязан попробовать.
— Что, чует кошка, чьё мясо съела? — Довольно прогудел священнослужитель, разгибаясь и передавливая мою шею подошвой сапога еще сильнее. И без с того неважный доступ кислорода совсем прекратился. Я задохнулся, засучил сильнее и без того судорожно сокращающимися руками и ногами. Да что там — всем телом затрясся!
Сознание моё начало медленно затухать. И уже находясь «на грани», я почувствовал, как поп убрал ногу моей шеи и, подхватив за шкирку моё, почти бессознательное тело, куда-то неторопливо поволок, как мешок с дерьмом.
[1] Тяжёлая немецкая походная кухня так и не смогла избавиться от деревянных колёс, которые значительно
[2] Наперсный крест — крест, носимый на груди (на персях), под одеждой или поверх неё, на шнуре или цепочке, надетых вокруг шеи.
Глава 20
Поскольку до конца поп меня так и не придушил, то я пришёл в себя довольно быстро. Очнулся я в каком-то темном помещении без окон, освещенном лишь одинокой горящей свечой, стоявшей на пошарпанном столе в дальнем от меня углу. Непереносимая боль прошла, только нещадно ломило все мышцы.
Но, так и должно быть. При судорожных припадках мышцы испытывают колоссальную нагрузку. А меня знатно так покорежило. Еще тупо пульсировала простреленная рука, но это для меня боль привычная, даже рядом не стоявшая с тем ужасом, который недавно пережить довелось.
Сопоставимая, разве что, со страданиями Акулинки — той старухи из моего времени, к которым мне довелось подключиться лишь на какое-то мгновение. А в церкви я словно бы заживо горел, хотя никакого костра рядом не наблюдалось.
Я сидел в крепкой металлической клетке, в прутья которой были искусно «вплетены» кованые символы христианской веры — кресты, рыбы, и монограмма из двух скрещенных между собой букв «Х» и «Р»[1], по краям которых разместились уже «заграничные» «А» и «?», заключенные в круг.
Я ухватился за прутья, решив испытать их на прочность, но тут же получил такой мощный отлуп, как будто клетка была подключена к высоковольтной линии. Меня даже отбросило вглубь моего узилища, а перед глазами заплясали разноцветные зайчики. Больше я решил не рисковать, а дождаться моего пленителя.
Я отошел вглубь клетки и уселся на пол, обхватив руками колени. Наступившую тишину временами разгоняло только потрескивание горящей свечи, да едва слышное шебуршение мышей где-то глубоко в подвале.
Похоже, что помимо колдовского дара я заимел еще и неимоверно чуткий слух. Раньше таких вещей я попросту не различал. А возможно, что это именно дар таким образом перестраивал мои органы чувств, затачивая их под какие-то еще неведомые мне задачи.
Неожиданно до меня донесся какой-то шум, идущий с улицы — вроде бы собачий, перемежаемый звуками людских голосов — фрицы! Добрались всё-таки до меня, сволочи! Пусть, я и не мог всё расслышать — стены моей темницы были основательными, но человеческую речь я пусть и отрывочно, но распознавал. А уж голос попа я мог бы вычислить, даже находясь за более толстыми стенами. Уж очень он был низкий, «густой» и певучий, словно его обладатель не говорил, а читал нараспев псалмы.