Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего
Шрифт:
… – Отвыкла я от седла, спина болит, – пробормотал Катя, привязывая повод к задку и запрыгивая на бричку. Прот подвинулся, и предводительница с облегчением вытянула длинные ноги в когда-то красных, а ныне буро-серых сапогах. Гнедой, фыркая с таким же облегчением, потрусил следом за бричкой. Двигались целый день, в основном по узким лесным дорогам. Лишь в полдень пришлось отсиживаться в зарослях у реки, пережидая, пока по шляху проползут медлительные возы. Секретов из плана компании Екатерина Георгиевна не делала: уйти подальше от Бабайских хуторов, села обходить, на глаза никому не попадаться. Цель –
– Екатерина Георгиевна, может, этот писклявый уже и не там, – сказал Пашка. – Может, он на хуторах отлеживается. Он же бандит, ему в больницу не с руки. В Мерефе, должно быть, сейчас белые. Они, ясное дело, все одно гады, но друг друга не шибко любят. Не, не сунется он в больницу.
– По-моему, наш Писклявый и с теми и с другими договорится, – сказала Катя. – Кстати, ты, Павлуша, базар фильтруй, господин прапорщик на «гадов» может оскорбиться и про «советы» какую-нибудь гнусность ляпнуть. Заведетесь. А бить мне вас сейчас лень, спина у меня ноет. И остальные части тела тоже побаливают.
Герман покосился на предводительницу с иронией. Ноет у нее, как же. Совершенно непробиваемая особа. Амазонка. Наверняка из тех, кто революцию с полуслова поддержал. Лавры Софьи Перовской этим современным барышням покоя не давали. Наслаждайтесь теперь, господа народники.
– Что молчите, господин прапор? – поинтересовалась Катя. – Вы горизонт обозревайте повнимательнее, но ведь и собственную точку зрения высказать вам никто не препятствует. Если она, точка зрения, не идет в разрез с генеральной линией нашей партийно-цирковой труппы.
– Не идет, – сухо сказал Герман. – Против Мерефы я ни малейших возражений не имею. Но там, уж боюсь вас расстроить, наши пути разойдутся. Мы с Протом отправимся поездом на Лозовую. Ну, а ваша дорога, полагаю, лежит в иные края. Я дал слово доставить ребенка на место и попытаюсь выполнить свое обещание.
– Да мы не слишком разлуке огорчимся, – заверила Катя. – Долг, он превыше всего. Валяйте, прапорщик. Не знаю, правда, как Прот ныне к путешествию в Лозовую отнесется. У мальчика вроде бы свои планы имелись.
– Что значит «свои планы»? – еще суше сказал Герман. – Сейчас не время для детских капризов.
– Вы, Герман Олегович, не сердитесь, – тихо сказал Прот. – Я понимаю, что вы обязаны меня доставить по назначению. Я же не возражаю. Только мне кажется, до Лозовой мы с вами не доберемся.
– Это отчего же? – Герман постарался, чтобы голос звучал как можно увереннее. – До Лозовой не так уж далеко. Обратимся к начальнику станции. Предписание у меня сохранилось.
– Да вы вперед не забегайте, – сказал Пашка, подбадривая утомившихся лошадей. – Мы за день разве что на пару верст к Мерефе приблизились. Все овраги да буераки. Что днем, что ночью, никакого ходу нету. Разъездов-то – будто фронт рядом. Может, мы чего не знаем, а, Екатерина Георгиевна?
– Мне тоже не нравится, – пробурчала предводительница, без стеснения задирая ноги на невысокую спинку козлов. – Весьма перенасыщенная войсками местность.
Герман подавил желание отпихнуть пыльные носы сапог от своего кителя. Ладно, пусть сидит, о приличиях наша Екатерина Георгиевна не имеет ни малейшего понятия, сие с первого взгляда
– Екатерина Георгиевна, надо бы лошадям дать передохнуть, – нерешительно сказал Пашка. – Да и нам бы дух перевести. Перекурим и по холодку двинем. В темноте, оно даже надежнее будет.
– Угу, прошлой ночью ой как далеко мы продвинулись, – пробурчала Катя. – Ладно, к опушке выйдем, дабы нормальный обзор иметь, и остановимся. Но ночью обязательно нужно нам через старый Муравельский шлях перебраться. Может, по ту сторону поспокойнее будет.
Смазанные колеса по мягкой лесной дороге катили ровно. В прохладной тени тянуло в дрему. Герман старался бодриться, слушал «сип-сип-сип» пения крошечного лесного конька-щеврицы. Сзади командирша тихо беседовала с Протом о железной дороге. Оказывается, мальчик по ветке на Лозовую уже путешествовал и, кажется, не один раз.
– О, светлеет, – сказал Пашка. – Кажется, опушка впереди.
– Попридержи, – приказала Катя, но было уже поздно, – бричка выкатилась на поляну.
Должно быть, кавалерийский разъезд отдыхал в тени, теперь солдаты как раз садились в седла и не слышали подъезжающей брички.
– Стой! – зашипела Катя.
Пашка натянул вожжи.
«Дроздовцы», – с огромным облегчением подумал Герман. Когда схватил карабин, и сам не заметил, – надо же так озвереть за последние дни.
– Стоять! Руки вверх! Оружие бросить! – поручик на заплясавшем вороном коне выхватил «наган», прицелился в лицо помертвевшему Пашке.
– Спокойнее, господин поручик, – сказал Герман, демонстративно отставляя карабин. – Мы против славного Дроздовского полка ничего не имеем.
– Кто такие? Руки вверх, я сказал! – поручик явно нервничал. Еще бы – прохлопали бричку, чуть на голову гости не заехали.
– Прапорщик Земляков. Второй Офицерский полк, – Герман поправил неприлично помятую, еще три дня назад бывшую новенькой, фуражку с приметным малиновым верхом и белым околышем.
– Я вас не знаю, господин прапорщик. Или все же «товарищ»? – зрачок «нагана» теперь покачивался, целя в грудь Герману. – Отвечать, живо!
Герман подумал, что у поручика излишне горячая лошадь. Да и сам поручик слишком нервен. Но отвечать нужно спокойно.
– Я на днях зачислен в полк. Сейчас в отпуске по ранению. Извольте убедиться, – Герман медленно расстегнул карман, извлек предписание и очки. – Господин поручик, я понимаю, что едва ли вам знакома моя физиономия. Я и его превосходительству еще не был представлен. Вполне понимаю ваше недоверие, но револьвер все-таки отведите. Нас и так совсем недавно пытались подстрелить.