Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего
Шрифт:
– Что дальше, Екатерина Георгиевна? – спросил непроглядно мрачный Герман.
– Двинемся завтра под вечер. День отведем для приведения себя и лошадей в порядок. Идем в глубь леса, потом сворачиваем на дорогу. Ночью проходим мимо болот. Утром опять в лес. Выходим к монастырю.
– А зачем нам монастырь? – подозрительно поинтересовался Пашка.
– Грехи замаливать. У тебя, товарищ Павел, грехи имеются?
– Что ж я, неживой? Грешен. Только я попам не верю. Уж простите, если обидно кому, – Пашка тревожно глянул на прапорщика.
– У нас свобода вероисповедания, – пробормотал Герман. – Ты, Павел,
– Монастырь прошу рассматривать как сугубо фортификационное сооружение, – с намеком заметила Катя. – Нет, с пулеметом на колокольне я там сидеть не собираюсь. Оставим в божьей твердыне детей. Там им будет спокойнее. Уж чересчур часто мы под пули попадаем.
Прот молчал. То ли безразлично, то ли понимая, что возражать бесполезно. Вита дремала. Зато парни смотрели с изумлением.
– Екатерина Георгиевна, кто же еврейку в православный монастырь возьмет? – с сомнением пробормотал Пашка. – Это разве по канону?
– Пусть милосердие проявят, – мягко сказала Катя. – Вот и Прот словечко замолвит, у него солидный монастырский опыт. Как монастырь-то именуется?
– Свято-Корнеев, – прошептал Прот. – Нельзя нам в какой-то иной обители остаться?
– Этот-то чем плох? Пятизвездочный подбираешь? Ты, пожалуйста, пойми, если так дальше пойдет, подстрелят вас. А так, монахини вас спрячут, все-таки церковь каким-то авторитетом еще пользуется. Потом тебя по инстанции, наверное, переправят. Я тебя понимаю, подобный план воодушевления не вызывает. Но все лучше, чем в канаве вздутым трупом валяться.
Прот неловко качнул головой:
– Видимо, судьба. Хорошо. Но Вите лучше там не оставаться. Да ее и вряд ли примут.
– Доступнее изложи, пожалуйста. Не возьмут или лучше, чтобы не взяли?
– И то и другое, – Прот протянул руки к костерку. – Свято-Корнеев монастырь несколько раз закрывали. Вернее, пытались закрыть. Нехорошо там. И уставы там часто нарушались. Вита некрещеная, ей в монастыре вообще не место.
– Она ребенок. Русское православие не слишком пострадает, если девочка поживет какое-то время при обители. Полагаю, я смогу убедить местное начальство. Грошей оставим, на молитвы во здравие и на кашу с маслом для беженцев. Ты тоже вполне можешь рассчитывать на доппаек с пряником.
– Спасибо за заботу, – холодно сказал Прот. – Премного благодарен. Только Вита уже не ребенок. И договориться с игуменьей Виринеей вам будет нелегко.
– Допускаю, что ты весь церковный командный состав знаешь поименно и в лицо. Допускаю, что к иудеям в ваших кругах настороженно относятся. Детей те предрассудки тоже касаются?
– Вите уже шестнадцатый год, – пробормотал Герман. – Даже если не учитывать других ее несчастий…
– Я их поубиваю, – сонно прошептала Вита. – Усех. А идишер мессер говяны…
– Пора спать ложиться, – Катя с сомнением посмотрела на девочку. – Правда, шестнадцатый год? Выглядит она шибко юно.
– Конституция такая, – авторитетно сказал Пашка. – Мышечной массы маловато. Гимнастика из нее человека сделает. Я ей комплекс Мюллера покажу. А пока давайте ее спать положим.
Вита посапывала, горестно поджав губы. Устраиваясь рядом с ней в тесной бричке, Катя глянула на узкое лицо, тонкие черты
На следующий день собирались не торопясь. Опять накрапывал дождь. Личный состав, озябший и мрачный, возился с имуществом. Щенята мокрые. Катя решительно принудила Виту привести в порядок лохмы и лицо. С двумя косами девчонка, как ни странно, выглядела постарше. Убранные с лица пряди открыли исцарапанную рожицу и пятнистую, в нехороших сине-багряных пятнах, шею. Цепочку ожогов на плечах прикрыла сорочка, пожертвованная Катей с барского плеча. Самой командирше пришлось влезть в застиранную гимнастерку с непривычным воротом – ношеную одежку второпях прихватила в недоброй памяти корчме. Гимнастерка оказалась тесновата, мужская часть отряда исподтишка поглядывала на четче выявившиеся округлости командирши. Катя напрямую поинтересовалась у Пашки, может, он чего поближе рассмотреть желает? Присмирели.
Пообедав, двинулись в путь. Катя вела коня в поводу, – мышастый жеребчик оказался существом своенравным. Нужно будет его в монастыре оставить, в качестве чаевых за гостеприимство. Пусть святые тетки на этом дураке навоз возят. Катя лошадей, в общем-то, любила, но этот мышастый по-ослиному упрямый попался. Выезжать тебя, дружок, некогда. Будешь баловать – по зубам схлопочешь. На принцип пойдешь – могут и ствол в ухо сунуть. Товарищ сержант нынче в скверном расположении духа. Так что терпи до монастыря, гайдамакская скотина, там кочевряжиться будешь.
Насчет монастыря Катя испытывала определенные сомнения. Прот к идее монастыря-убежища относился явно негативно. С одной стороны, мальчик в этих вопросах разбирается, с другой стороны, явно не хочется ему возвращаться к тоскливой богоугодной жизни. Вполне понятно, но что ж поделаешь? В конце концов, никто не препятствует ему отсидеться, а потом деру дать.
Сориентировавшись по повороту дороги, Катя выставила часового на опушке и объявила привал. День тянулся мрачный и серый, над болотом плыла пелена дождя, но все равно благоразумнее дождаться сумерек. Перекусили холодными клецками. Катя позволила «старшей-боевой» части личного состава пропустить по глотку самогона.
Вита спрятала остатки снеди, нерешительно подошла. Сидевший на козлах брички Прот догадливо поковылял к кустам.
– Катерина Еорьевна, можно спросить?
– Ну? – Катя в принципе знала, о чем пойдет разговор.
– Може вы меня до город возьмете? Що ж я в православном монастыре делати буду? Меня же сгнобят в неделю.
Глаза у Витки были здоровенные, семитски-черные. Слезы катились, смешивались с дождевыми каплями.
– Не преувеличивай, – пробормотала Катя. – Поработаешь в монастыре, никто тебя не тронет. Я с настоятельницей поговорю. А город чем лучше? Или родственники имеются?