Товарищ маузер
Шрифт:
– Да, нелегко, особенно нам, боевикам, – вполголоса отозвался Робис. – Иногда с тоской вспоминаю о тех временах, когда работал пропагандистом… Дело даже не в том, что твоей жизни угрожает опасность, – к этому привыкаешь. Угнетает необходимость убивать – пусть даже врагов. Но разве не заслужили смерть те, кто отнимает у человека самое лучшее – его детство?! Нет, мы делаем благородное дело, и никакой иной доли для себя я не желаю!…
– Помогите! Люди добрые, помогите! – раздался внезапно крик отчаяния, тут же перешедший в хриплый стон.
С револьвером наготове, Робис пинком распахнул дверь лавки. В лавке орудовали два бандита. Один из них правой рукой прижал голову торговца к прилавку, а левой душил его за горло. Второй в лихорадочной спешке вытряхивал содержимое кассы в свои карманы.
После короткой борьбы Робис и Максим разоружили захваченных врасплох грабителей.
– В тюрьму их, окаянных, вешать таких надо! – едва отдышавшись, заорал лавочник. – Зовутся социалистами, а сами грабить ходят!
– Мы – анархисты!
– У вас имеется партийное разрешение на экспроприацию? – спросил Робис.
В ответ раздался издевательский смех.
– С такими разговор один… – И Максим прицелился. – Верните деньги хозяину, и чтобы духу вашего тут больше не было!…
Инцидент был ликвидирован, и боевики пошли дальше вместе.
– Такие случаи наносят большой вред нашему движению, – заметил с горечью Робис. – Мы всячески стараемся никому не причинять ущерба. Недавно вот заплатили одному извозчику, у которого в уличной стычке подстрелили лошадь, хотя, сам знаешь, лишних денег у нас нет. А тут заявляются этакие типы…
– Что правда, то правда. Революцию можно делать только с чистыми руками.
Федеративный комитет, вынужденный часто менять конспиративные квартиры, на этот раз обосновался в длинном приземистом строении, где некогда жил главный конюх «Проводника». Сколотив кругленькую сумму на мошенничествах при закупке кормов, он открыл собственное извозное предприятие. Его кучера и возчики ютились тут же – в закутках над конюшней, а сам хозяин поспешил перебраться в аристократический квартал Форбург, напротив Царского сада.
На крыльце, на самом солнцепеке, сидел старичок и вырезал что-то из дерева.
Никому бы и в голову не пришло, что он охраняет собрание.
– Господам надо чего перевезти? – поинтересовался старичок, не отрываясь от работы.
– Да, на улицу Помощи.
– Тогда придется помочь. – Старичок хитро прищурил глаз и затем добавил: – Опаздываете, товарищи. Идите по лесенке наверх и налево.
Еще поднимаясь по темной лестнице, обветшавшие перила которой местами заменял толстый канат, они услышали громкие, возбужденные голоса.
– Ничего себе конспирация! – недовольно проворчал Робис, но тут расслышал голос Атамана.
Атаман кричал:
– Черт возьми! Что же в конце концов важнее – живые люди, наши боевые товарищи, или какие-то там высокие соображения? Как я могу завтра идти в бой, если знаю, что другие ради меня и пальцем не пошевелят?…
– Это, Атаман, демагогия! – оборвал его не такой громкий, но тоже возбужденный голос. – Мы не имеем права из-за четырех товарищей ставить на карту жизнь многих. При нынешних условиях нападение на тюрьму было бы тактически неоправданным.
– Всё одни фразы! А где же дела? Еще называетесь революционеры! Трусы вы, и больше никто! Жалею, что с вами связался!
– Никто тебя не держит!
– Хорошо! Наконец-то вы сказали, что думаете!
Дверь распахнулась, и на лестницу выскочил окутанный облаком едкого табачного дыма Атаман. Можно было подумать, что он и в самом деле задымился от злости.
Робис положил руку ему на плечо:
– Атаман, подумай, что ты говоришь!
– Тут думать нечего! Нам с этими соглашателями не по пути! Пошли, Робис. Мы с тобой, слава богу, мужчины! Авось и сами вырвем наших из тюрьмы!
– Товарищи из комитета правы! – успокаивающе сказал Робис.
Атаман окинул Робиса негодующим взглядом, резким движением скинул с плеча его руку, и его тяжелые шаги загромыхали по ступенькам. Внизу хлопнула дверь, и он исчез.
Робис понимал, что правда на его стороне. И все же побледневшее лицо Атамана, на котором пламенел свежий шрам, долго стояло перед его глазами.
Когда Робис вошел в низкую комнату, чуть не стукнувшись головой о косую притолоку двери, кто-то из участников совещания с размаху треснул кулаком по овальному столу, стоявшему посередине.
– Это авантюризм! – крикнул он. – Такому сорвиголове нет места в партии!
– Спокойнее, спокойнее! – остудил его Мауриньш. – Если мы будем действовать под влиянием личной обиды, то тоже далеко не уедем. Еще раз взвесим все «за» и «против»… Ну, скажи вот ты, товарищ Максим, сколько могут выставить вооруженных людей русские большевики?
– Мало, – ответил Максим, подсаживаясь к столу. – А в данном случае не дам ни одного. Нападение на тюрьму – не мелкая стычка, какие случаются каждый день. Это будет настоящий бой, который под силу только большому, сплоченному отряду.
– Стало быть, решаем пока отказаться, – заключил Мауриньш. – Опыт партии доказывает, что каждый риск должен быть оправданным. Сейчас потерпеть поражение было бы не просто неудачей. Десятки тысяч колеблющихся потеряли бы веру в силы революции. Разумеется, я не хочу сказать, что это решение принимается раз и навсегда. Если изменятся обстоятельства, может измениться и решение вопроса. В настоящий момент самое важное – множить ряды боевиков, превратить их в настоящую армию революции… А теперь – насчет Атамана.