Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.
Шрифт:
Тогда, осенью 1917 года он в первый раз выехал из города, пытаясь укрыться от всех людей вместе взятых. Тойво провел в лесу у моря пару дней в установленном наспех шалаше и никогда не задумывался: неужели он просто потерял весь ход времени! Теперь же ответ вырисовывался ясно: нет!
Рийхимяки! Он был возле станции Рийхимяки, чтобы сесть на поезд и отправиться обратно в Хельсингфорс. Там же по стечению обстоятельств оказались два брата Исотало. Один из них - тот, что помладше - как раз и был тем негодяем, беспричинно напавшим на Пааво Нурми, потом сосланный полицией
Рийхимяки! Тойво мог уйти незамеченным, но почему-то не сделал это. Все было, как в тумане. Он стоял возле афишной тумбы и опирался в нее плечом, чтобы не качаться из стороны в сторону. Было уже темно, но младший Исотало его заметил и признал.
Рийхимяки! Лицо парня, искаженное от ярости, выкрикивало какие-то слова. Он стоял рядом с Тойво и не мог никак унять своего бешенства, не обращая внимания на своего старшего брата. "Антикайнен! Я нашел тебя! Ты мне за все ответишь!"
Рийхмяки! Редкие пассажиры, ожидающие поезд, отошли от греха подальше в сторонку. А потом Тойво коснулся шеи беснующегося Исотало. Ему показалось, что он не ударил парня, а именно прикоснулся. После этого Антикайнен повернулся и ушел в темноту, откуда пришел.
Рийхимяки! Тойво ушел, не оглядываясь, а Исотало упал на дощатый перрон и забился в конвульсиях. Через минуту он умер на руках у брата. А Антикайнен вернулся в свой шалаш и лишился всяческих чувств, потому что, в первую очередь, лишился чувства времени. Что-то в его голове стерло все воспоминания о произошедшем событии.
– Ага! Помнишь!
– злорадно проговорил Антти.
– Я тебя, гад этакий, только в темноте и узнал, едва тени легли на лицо, как тогда, на станции Рийхимяки.
Тойво, конечно, расстроился. В большей степени это чувство вызывала потеря памяти, в меньшей - смерть какого-то крестьянина Исотало (если верить финскому суду убийство крестьянина Исотало на станции Рийхимяки произошло в 1918 году). Лунатизм никогда не был проблемой Антикайнена - он об этом даже не задумывался. Теперь же, оказывается, это проблема.
Солдаты пузатого фельдфебеля, видимо, посчитали, что все кончено, можно вывести этого парня на картофельное поле и стрельнуть его, как уже не раз бывало с другими. Они слаженно сделали дулами винтовок движение в его сторону, но дальше случилось неожиданное: ружье одного внезапно вывернулось из его рук и прикладом ударило другого по лбу.
Тойво же оказался возле Исотало, готовый ударить того, либо выпустить в него целую обойму. Но Паули тут же сделал ногой раз-два, и выбил винтовку из рук Антикайнена. Раз - это нога упирается в пол, два - нога уже поднята на высоту рук Тойво.
Все произошло настолько быстро, что толстый фельдфебель не успел вспотеть от испуга. Вообще-то, он был не из пугливых, но дело не в этом. Дело даже не в том, что ситуация поменялась с быстротой молнии.
Дело все в том, что никто теперь не знал, как из сложившихся обстоятельств выбраться. Тойво смотрел на Паули, Паули смотрел на Тойво. Антти смотрел на улетевшую винтовку. Один солдат смотрел на своего командира. Другой солдат смотрел сны. Кошка на печке перестала вылизываться и строго и с осуждением смотрела на людей.
– Ну, и что теперь?
– спросил Антикайнен.
Марттина помедлил с ответом. Можно было, конечно, подраться с этим парнем. Вот только за кем окажется победа - вопрос. Да и не хотелось, по большому счету, махаться руками-ногами из-за дела двухгодичной давности, выданного фельдфебелем Исотало, очень неприятным субъектом, истиной в последней инстанции.
– Да ничего, - наконец, ответил он.
– Как это - ничего?
– возмутился Антти.
– Расстрелять его надо. Пренепременно - расстрелять.
Тойво ожидал с минуты на минуту шум и стрельбу с окраины деревни, лихорадочно придумывая, как бы избежать пули, которую в таком случае не пожалеет на него даже парень из Выборга, не говоря уже об Исотало. Однако было по-прежнему тихо.
– Я, пожалуй, пойду своей дорогой, - сказал он.
– Вряд ли у нас получится спокойно переночевать под одним кровом. А расстрелять себя я не позволю. Во всяком случае, буду противиться этому всеми доступными методами.
Паули ничего на это не сказал, а Антти сердито сопел со своего угла.
Тойво понимал, что дергаться нельзя, и вот так просто уйти тоже нельзя. Нужно сделать что-то отвлекающее.
– Шюцкор в Каяни не разогнали?
– неожиданно спросил он.
Марттина вздрогнул и посмотрел на Исотало, а тот почему-то сделался несколько растерянным. Казалось, они не знают, что говорить, не знают, что и думать.
– Я тебя провожу за посты, - наконец, сказал Паули.
Тойво всеми силами пытался скрыть удивление. Что-то в отношении к нему поменялось. Ну, да не время было гадать. Надо было торопиться.
Антикайнен не знал, что на базе каянского шюцкора формировалась разведывательно-диверсионная школа, в которой планировалось открыть такие интересные отделы, как "аналитический" и "статистический". И Паули, и Антти - люди, непосредственно связанные с армейскими спецподразделениями Финляндии, слышали об этом, но дальше слухов информации не было никакой.
Через девятнадцать лет Марттина будет руководить отделом статистики школы разведки в городе Каяни - Отделом статистики Иностранного отделения Генерального штаба. Он повоюет на всех войнах вплоть до сорок пятого года, закончит карьеру в чине майора. Последней войной для него будет Lapin sota - война против Германии, завершившаяся 27 апреля 1945 года. В следующем году он исчезнет из Финляндии, а в 1950 вновь вернется домой с Венесуэлы, где, оказывается, пережидал лихое послевоенное время. Что и говорить - молодец, карел!
Паули отвел Тойво практически до барака казаков (kazakku - батрак по-ливвиковски), пристально посмотрел ему в глаза и сказал:
– Надеюсь, больше не увидимся?
– Мы полагаем, а Господь - располагает, - ответил Тойво и ушел.
Рукопожатиями они решили не обмениваться.
Антикайнен ушел по дороге, ведущей к деревне Обжа, слабо освещенной лишь призрачным светом звезд - керосиновую лампу Паули ему не дал. Вместе с луной откуда-то выплыли тучи, и тьма сделалась кромешной.