Тойво – значит надежда. Красный шиш

Бруссуев Александр Михайлович

– Ну что ты так переживаешь? – заблестел глазами, как кот на сметану, Каменев. – Хмуриться не надо, Лада (песня в исполнении Муллермана). Будут тебе наградные красные шаровары. А пистолет подарим на осеннем смотре строя и песни, посвященном третьей годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции. А как же твои бойцы к искусству без своего командира будут приобщаться?

– Так мы им чай с малиновым вареньем устроим, они без всяких концертов рады будут, – перестал хмуриться Инно. – Еще и сами споют.

– Архи-правильно, – воодушевился Каменев, почему-то подражая вождю Ильичу. – Архи-отлично. Архи…

Он задумался над очередным определением, начальник курсов пришел ему на помощь.

– Мандрит, – подсказал Инно и опять нахмурился.

Курсантам устроили чаепитие за длинными столами, выставленными буквой «п», как на свадьбе. Каменев провозглашал тосты и шутил. Курсанты молчали и прихлебывали чай. Потом, вдруг, начинали улыбаться и даже похохатывать.

– Что это с ними? – спросил нарком свистящим шепотом.

– Шутка Ваша дошла, – перестал хмуриться Инно. – Ха-ха.

– Господи, вот ведь чухна белоглазая! – сквозь зубы проговорил Каменев. – В следующий раз к мордовским лыжникам (если верить младшему Вернадскому – тому, что из Америки – существовали таких подразделения со времен Ивана Грозного) поеду.

В общем, учения показали, что красные финны умеют крушить березовые чурки за здорово живешь. В это же самое время бойцы под руководством Антикайнена скрытно пробрались к охраняемому бронепоезду наркома и произвела его захват, нейтрализовав службу безопасности в одно мгновение ока. Но об этом Каменеву не сообщили, чтобы не расстраивать его и не подводить под «монастырь» начальника этой самой службы.

Каменев уехал довольный собой, не заметив, что все его высококвалифицированные охранники в синяках и ссадинах, кряхтят и прихрамывают. Да советские вожди редко обращают внимание на прочих пацанов из племени, разве что на племенных девок. Впрочем, и постсоветские вожди – тоже.

С Куусиненом довелось переговорить по телефону. Дел и у того, и у другого было невпроворот.

– В Финку, говоришь, хочешь на отпуск сгонять? – спросил Отто.

– Ага, – ответил Тойво. – Как бы мне на твоего паренька выйти, на этого Вяхю? Отрекомендовал его на наши командирские курсы. Хватит ему болтаться туда-сюда, пускай к операции «Трест» (такая операция советской разведки будет иметь место гораздо позднее, жертвой которой станет шпион Райли и супершпион Боря Савенков) готовится.

– Да, – нехотя согласился Куусинен. – «Трест» – это серьезное дело. Перерос уже наш Вяхя простого следопыта, пора ему шюцкоровских штучек набираться.

Они еще поговорили о разных секретных революционных и контрреволюционных делах, нимало не заботясь о прослушке телефона. В то время об этом никто не заботился, немодно было частные беседы на запись ставить, не открыли еще полицаи, или, как их там звать, «пакет яровой».

С Тойво Вяхей Антикайнен встретился тем же вечером на Финбане, вместе они сели на поезд и доехали до Сестрорецка. Парень очень воодушевился, что его примут без вступительных экзаменов в школу красных интернациональных командиров.

– Круто, – сказал он. – А кто людей будет переводить через границу?

– Кто-то будет, не переживай, – успокоил его Тойво. – И вот еще: кое о чем хотел с тобой переговорить. Дело секретное, я бы сказал – совсем секретное. Знать будем только ты и я.

Вяхя был молодым парнем, но житейский опыт пограничного нелегала подсказывал ему, что любая тайна ведет к предательству, большому или малому. Он слегка напрягся, что не ускользнуло от внимания его тезки.

– Не стоит тревожиться, – сказал он. – Нужно будет сопроводить меня и еще одного человека в карельскую деревню Панисельга. Это придется сделать, вероятнее всего, на Юханнус (день Ивана Купалы). Потом объясню, в чем там дело, но сначала хочу задать один странный вопрос.

– Какой? – молодой Тойво смутился еще больше. Он покраснел и явно не понимал, к чему ведет его более старший товарищ.

– Ты в чертовщину веришь?

– Нет, не верю, – сразу же ответил он. – Мы должны быть атеистами: материальный мир, обезьяны – предки, дарвинизм, марксизм-ленинизм, нет жизни после смерти, религия – опиум для народа.

– Правильно, – очень серьезно сказал на это Антикайнен. – А вот как ты к твоим предкам относишься: к прадедам, да прабабушкам?

Вяхя посмотрел на него с еще большим изумлением. Он не знал что и сказать. Наконец, решился.

– Я их уважаю, – сказал он, словно выдал какую-то тайну.

– Архи-правильно, как бы сказал наш вождь и учитель Вова Ленин, – не смог сдержать улыбку старший Тойво. – Вот в память о них, которые, кстати, в чертовщину-то верили, мне хотелось бы, чтобы ты мне помог в одном не очень материалистичном и совсем не в религиозном деле. Если не забоишься, конечно.

– Не побоюсь, – живо замотал головой младший Тойво. – Готов оказать посильную и вообще – любую – помощь.

– Тогда я на тебя рассчитываю, – сказал старший Тойво.

Петляя между деревьями и поросшими камышами ламбушками, они вышли на финскую территорию. Конечно, может показаться, что перейти границу – раз плюнуть, но это будет ошибкой. Всеми своими силами пограничники по обе стороны блюли неприступность государственных рубежей. Валили они перебежчиков десятками, потому что не было такой установки: «не пущать». Была установка: «всеми силами не допускать». Вот они и не допускали – метким выстрелом с шестидесяти метров нарушителю в сердце. Разбираться, допрашивать или еще каким-то образом устанавливать контакт – да себе дороже. Пульнул – и порядок. В другой раз кто-нибудь призадумается: сгонять мне в Советскую Карелию за бухлом – или ну, его, нафик. Также – стоит ли того тот лен и ситец, что можно у финских барыг приобрести, или по-прежнему довольствоваться Потребкооперацией.

Конечно, всю границу охватить контролем невозможно, но проявить решительность в борьбе с нелегальными ее пересечениями можно и нужно. Поэтому «ходоки» были из числа тех, кому нечего, в принципе, было терять. Например, шпионы. Их никакой «ворошиловский стрелок» не остановит. У них работа такая. Или – грибники. Для этих людей страда пуще неволи.

Лотта была в порядке. Даже можно сказать, что она была в полном порядке. Только о ее маме такого сказать было нельзя. Мама была не в порядке. Маму стращали знакомые финские женщины, и она от этого становилась все раздражительней и ворчливей, все вреднее и вреднее. Эх, мамо, мамо!