В 2016 году стала лауреатом литературной премии Фонда им. В. П. Астафьева в номинации «Проза» за повесть «Похмелье».
Потому что он – всегда
* * *
С октябрём снегопады совпали,Отзвенело закат комарьё.Спи, моя земляничная память,Оборотное зелье моё.Тонут яблоки в старой корзине,Вовсе выйдут на Покрова.День сверкнул хрусталём стрекозиным,Подогнула колени трава.И ребёнок, бегущий за ветром,Колотя деревянный настил,Однокрылую птицу заметилИ на волю её отпустил.
* * *
В
тот год, когда Елена умерла,Когда из рук моих исчезла сила,Мария пела и вино пила,А я прощенья у неё просила.Я злой была, я горечью была,Была словами самыми простыми.В тот год, когда Елена умерла,Мария отвернулась от пустыни.Кимвал звучал, тоской звенела медь,И всякой твари делалось обидно.Поскольку очевидна стала смерть,Любовь наоборот – неочевидна.Меня поила болью из горлаРука, которой доверяла слепо.В тот год, когда Елена умерла,И я за нею потянулась следом.Она вверху, как облако, плыла.Вокруг меня песком лежало тело.Мария пела и вино пила.Пила вино и пела.
* * *
Когда-нибудь, неповторимый мой,Потянет в землю, повлечёт домойГромоздким телом, смутными стихами.Но, прежде чем проститься на века,Целую голос твой издалека,Беспечные слова твои вдыхаю.Я рассказать хочу тебе о том,Как дерево за утренним окномКачалось, вздрагивало, свиристело.Когда-нибудь – запомни, запиши! —Освободишься от моей души,С душою вместе выскочив из тела.Когда-нибудь останемся вдвоём,Где тёплый дом, где сад и водоём,Где ткут, пекут и горбятся над плугом,Где виноград хранит дверной проём.И смерть умрём, и жизнь переживём,И даже не посмотрим друг на друга.Когда-нибудь откроется и нам:Все рыбы ускользнули в океан,Все самолёты улетели в небо,А мы живём – рассудку вопреки,В загаженный поток Москвы-рекиБессмысленно закидывая невод.
* * *
Вечер мой, бесталанный мой,Закалякай пути домой,И, об стакан звеня,Ты нарисуй меняВ самом убогом виде,Двери размажь и вытри,Чтоб не зайти, не выйти.Белой кистью в одном мазкеПроведи меня по Москве,Кляксами ставь огни.Выше земли толкни —Чтоб разлетелась гулом,Чтоб на бульваре хмуромТополь захолонуло…
* * *
Седой бедой от неба до СаянМне голос твой из тишины сиял.Такая затевалась заваруха,Где жил потомок снега и славянНа древней смеси зрения и слуха.Глотали рёбра пение стрелы,Но шли в атаку русские тылы —Всегда в песке и серые от глины.И спали – от Таймыра до Тывы —Ничейные, но братские могилы.Я буду здесь, пока не отзвенелМне голос разнотравья и зверей:Так жизнь свою о землю истрепали,Кто с молоком монгольских матерейВсосали дым над дикими степями.
* * *
По Енисею сплавляют лес и теряют брёвна.Брёвна потом мужики вылавливают, из местных.Какие-то топляки достигают моря,Дальнейшая их судьба неизвестна.Топляки – это те, что прошли и топор, и воду,Самое прочное дерево, из железа.И когда они вырываются на свободу,Знаешь, что строит море из нашего леса?Можно расти, всем берегом помня время:То ледостав, то ледоход, то сплавы.Лето, похожее на смолу, смородину и тайменя.Зиму, срастившую этот берег и правый.Мальчика, что пропал за тем перевалом.Женщину, что утопла за тем порогом.Если весной земляники бывает мало,Значит, потом грибов уродится много.Зверь не почешет спину, метнётся тенью,Линия гор – то прямою, то непрямою.Корни из нашей земли не выдернешь, только телоПадает, падает и уплывает к морю.
* * *
Был город. И теперь он есть, конечно.Там черемшу и первую черешнюНа улицах с коробок продают.Черешню-то теперь нельзя, наверно,Но черемшу привозят из деревниИ всё-таки с коробок продают.Был город. Я была. Фонтаны били,Как водится, конечно, голубые.И музыка, и музыка была.(Я всё же это сделаю) – «наивно».С тем городом любили мы взаимно,И это первая любовь была.Мне город был по сердцу и по росту.Всё было просто. Или очень просто.Крапивы проще, проще лопуха.Мне город был на откуп и на милость,И жизнь ещё совсем не говорилась,Поскольку говорилась чепуха.Дождь бил насквозь, он никогда не сеял.И темнота тянулась с Енисея.И воробьи гоняли голубей.Садились звёзды на макушки сосен,Там были лето, и зима, и осень,А вот весну не помню, хоть убей.А после было много, очень много,Не жизнь, а бесконечная дорога.Туда, сюда, куда ни занесёт.Но город жил, ему какое дело,Я улетела или прилетела.И мне не вспоминалось это всё.Я как походный нож его таскалаС собою от вокзала до вокзала.От тишины до грома и креста.Как первая строка стихотворенья,Он стал мне навсегда – благословенье.Он навсегда мне стал.
* * *
Рыбы, камни, ил и надо всеми —Ледяные блики Енисея.Серая тяжёлая вода,Сколько жизней ты текла сюда?Долгая сибирская вода.И когда я пятернёю всеюВолосы трепала Енисею,Волосы из памяти и льда,Пальцы плыли за водою следом,Мир качался серебристым светомИ не прекращался никогда.Потому что Енисей течёт на север.Потому что он всегда течёт на север.Потому что он – всегда.
Александр Снегирёв
Александр Снегирёв родился в 1980 году в Москве. Учился в Московском архитектурном институте, окончил Российский университет дружбы народов, магистр политологии. Публиковался в журналах «Знамя», «Новый мир», «Октябрь». Автор нескольких книг прозы, в том числе «Нефтяная Венера», «Тщеславие», «Чувство вины», «Вера», «Призрачная дорога». Лауреат премии «Русский Букер». Живёт в Москве.
Делал как для себя
Рассказ
Прежде чем найти вход, я долго шёл вдоль монументальной стены.
Зачем такая основательность: чтобы никто не проник снаружи или внутри томятся узники, требующие надёжной ограды?
Как бы то ни было, рак у нас в почёте.
Прошёл внутрь, сообщил имя врача, к которому записан.
Точнее, к которой.
Отправил личное сообщение: «Я тут».
Получил ответ: «Сейчас спущусь».
Зашёл в аптеку, глазею.
Повсюду лекарства, лекарства, одни чёртовы лекарства и ни одного презерватива.
Бахилы есть, фальшивые сиськи есть, причём поштучно, а резинок нет.
Заглянул в соседнюю лавку, с париками.
Стою, чешу лысину.
– Можно примерить?
– Это женские.
– Мне всегда хотелось экстравагантную причёску, может, это последний шанс, неужели вы мне откажете?
Я сам удивился тому, как мой рот сменил интонации. Мой рот самостоятельно намекнул продавщице, что лысина у меня типа не просто так и я типа не посторонний зевака.