Траектории СПИДа. Книга вторая. Джалита
Шрифт:
От имени всех учителей русского языка и литературы
Капиталина Леонидовна Камышенцева”
Обращаясь к герою романа – Павлу Корчагину и его создателю – Николаю Островскому, учительница отождествляла их и потому обращение “Вам” писала с заглавной буквы, а не с прописной для множественного числа. Так что всё правильно в этом смысле. Так решила Настенька, заподозрив, было сначала грамматическую ошибку. Но, читая дальше, она уже не думала о грамматике. Текст брал за живое.
Никто же не просил писать. Или написала бы, как многие:
“Музей замечателен. Пусть живёт и развивается ещё не одно столетие. Такие мужественные люди, как Н. Островский, должны быть примером нам ещё не одно десятилетие и даже столетие.
Семья Мироновых, город Загорск”.
Но нет же, пишет: “Душа Ваша в тревоге… Не вешайте голову”, словно не она сама, сегодняшняя учительница, как тысячи других, в тревоге за будущее Отечества, а сам Николай Островский волнуется о том, что рушатся им воспетые идеалы.
И другая запись, оставленная, очевидно, таким же молодым человеком, как и Настенька, взволновала её:
“Редко удаётся так просто прийти в хороший музей и одному походить, посмотреть, подумать.
У меня сейчас далеко не всё в порядке. Сегодня я пришёл сюда впервые. Об Островском практически ничего до сегодняшнего дня не знал. Знал, конечно, как автора “Как закалялась сталь”, из коротких, скупых строк биографии. А сегодня я увидел его квартиру, множество фотографий и документов… Музей оставил у меня глубокое, живое впечатление.
Я обязательно приду сюда ещё раз. Сразу после того важного барьера в своей жизни, который мне предстоит пройти в ближайшие две недели.
Рыченков С.”
“Парень хочет преодолеть какой-то барьер, и ему поможет в этом Островский, – думала Настенька. – А поможет ли Николай Алексеевич со своим Павкой мне справиться с тем, что произошло? Если СПИД уже подступает ко мне, если уже завтра заболею, что тогда?”
Но времени на размышления было мало. Работы в музее для всех всегда хватало. Директор Галина Ивановна не оставляла никого в покое. И как бы в ответ на вопросы Настеньки в начале восемьдесят восьмого года задумали в музее организовать новую выставку "Корчагинские судьбы", на которой показать сегодняшних, искалеченных судьбой, но не сдавшихся, как и Павел Корчагин, людей, которые сумели преодолеть несчастье, встретившееся на их пути, и найти своё место в жизни, принося людям пользу. Одним из героев выставки должен был быть известный всей стране крымский писатель Николай Зотович Бирюков, судьба которого во многом перекликалась с судьбой самого Островского. Его тоже парализовало в юности, и он тоже написал книги, ставшие известными далеко за пределами его Родины.
Собрать материалы о нём, а заодно подготовить почву для выставки летом в пионерском лагере "Артек" и было поручено Настеньке, для чего её командировали на неделю в Ялту, где она никак не могла не встретиться с Володей в первый же день, идя по Набережной из гостиницы "Южная" в направлении к дому-музею Бирюкова. А Володя только что пообедал в кафе и шёл как раз в противоположном направлении к клубу моряков, где предстояло на днях выступать на конкурсе молодёжных эстрадных коллективов.
Не веря своим глазам, Володя остолбенело остановился, глядя, как к нему, весело улыбаясь, направляется Настенька. Она-то знала, что может его встретить, потому была вполне готова к неожиданности и, как ни в чём не бывало, произнесла:
– Привет, Володя! Ты что здесь делаешь?
Такая постановка вопроса ошарашила парня, и он растерянно схватился почему-то за правое ухо, словно проверяя на месте ли оно, и тоже спросил:
– Я что делаю? Я живу здесь. А вот ты как сюда попала?
Но Настенька уже не отвечала. Она обняла Володю, прижалась лицом к плечу и заплакала. Храбриться сил больше не было. А он осторожно держал её в своих объятиях и всё так же растерянно повторял:
– Фантастика. Это фантастика.
А на другой день было воскресенье, и Володя потащил Настеньку в горы, по которым она ни разу в жизни не ходила, но о чём мечтала по её словам всю свою сознательную жизнь. Володе не хотелось вести девушку по знакомым тропинкам, где они легко могли встретиться с кем-то из многочисленных его друзей и знакомых. Нет, он не боялся их, не собирался скрывать от них свою подругу из Москвы, но ему очень хотелось побыть с нею подольше наедине, подольше подержать возле себя подарок судьбы, каким он считал для себя Настеньку. Хотя она сама с этим не могла никак согласиться. И только по этой причине он повёл свою радость не известными ему тропами, а большей частью напрямик, где удалось сразу же доказать преимущество опытного уже горного туриста перед таким прекрасным, но всё же новичком, каким оказалась Настенька.
Смехом-смехом да за разговорами так они и выбрались к скамейке лесника.
ЛЕСНАЯ ДРУЖБА
Николай Иванович возвратил удостоверение Володе, но не спешил заканчивать проверку и поинтересовался:
– А, извините, как фамилия спутницы? У вас есть документ? Прошу, конечно, прощения, но вы вошли в заповедник. Тут положено проверять каждого и о присутствии каждого знать. Мало ли что может случиться.
– Да что вы, конечно, – согласилась Настенька.– я из Москвы. Моя фамилия Болотина. Вот моё удостоверение сотрудника музея и командировочное.
Но лесник почему-то не стал брать документы, а переспросил:
– Как вы сказали ваша фамилия? Болотина? Интересно, я только что встретил такую же в газете. Вот смотрите, – и Николай Иванович, переместив планшет на колени, раскрыл его, вынул оттуда газету, оказавшуюся свежим номером "Социалистической Индустрии", развернул её и показал большую статью о выборах в Пакистане. Под статьёй стояла подпись Алексея Болотина.
Настенька глянула в газету и только изумилась:
– Ого какая!
– Это ваш муж? – спросил Николай Иванович.
– Нет, папа. Нигде от него не спрячешься.
– Вам неприятно?
– Что вы? Напротив, очень даже приятно, что он и в лесу, можно сказать, за тысячи вёрст рядом. Можно почитать?
– Да берите совсем. Я пока утреничал тут на скамейке всю газету изучил. Вам она теперь нужнее.
– Спасибо большое. Тогда я позже почитаю. Володя, дай я положу её в карман рюкзака.
Усатов повернулся спиной к Насте, подставив рюкзак, и пока она закладывала туда газету, поинтересовался:
– А вы, кажется, Дробот? Мы, по-моему, встречались в прошлом году на конференции по охране природы, а потом во время пожара в Уч-Коше. Ну, вы-то меня не запомнили. Нас много было на тушении.
– Да я Дробот. Зовут меня Николай Иванович.
– А я знаю. О вас вообще чуть ли не легенды ходят.
– Что же обо мне такое говорят? – усмехнулся Николай Иванович. – Лесник как лесник. Только и того, что долго работаю.
– Это так, – согласился Володя, садясь на скамейку по другую сторону от лесника, так что тот теперь очутился между молодыми людьми. – Но говорят, что вы, как никто умеете рассказывать легенды, что браконьеры вас боятся пуще огня и что есть у вас собака, которая недавно спасла вас, но как, я не знаю.