Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

Стахов Хассо Г.

Конечно, поведение немецких оккупантов не заслуживает какой-либо похвалы. Нас не может оставить равнодушными образ простого советского гражданина, который решает в одиночку мстить из чувства гнева за причиненные мучения, рискуя быть повешенным как преступник, так как на нем нет формы и знаков принадлежности к регулярным частям. Но это описание требует дополнения. Мы знаем, что партизаны не стали дожидаться нападений на них со стороны оккупантов. Они начали взрывать, поджигать, стрелять, убивать из-за угла еще тогда, когда маршировавшие мимо них немцы вовсе не знали, что их будут использовать в навязанной им роли нации господ и мстить им за мучения, причиненные в свою очередь партизанами.

Партизанская война, одна из самых ужасных категорий любой войны, была составной частью советского способа ведения боевых действий. Еще в 1914 году Ленин написал: «Война наших дней — народная война». Традиции партизанских акций 1905 года, опыт борьбы красных партизан в тылу Белой армии Колчака и Деникина

в 1918 году не были забыты. Спровоцировать оккупантов на жестокие методы в отношении безвинных людей и тем самым разрушить любое примирение и любое взаимное доверие — этот метод оправдал себя также и в 1941 году.

В одном из призывов, подпольно распространяемом в немецком тылу, говорится: «Не пропускайте ни одного немецкого эшелона, идущего на фронт. Взрывайте поезда и железнодорожное полотно. Разрушайте мосты, производственные объекты, водонапорные станции. Уничтожайте продовольственные склады. Перерезайте линии связи. Бейте фашистов любым способом!»

Железнодорожное сообщение между фронтом под Ленинградом, на Волхове, южнее озера Ильмень и тыловыми районами подвергается постоянной опасности. Солдаты в переполненных вагонах уже давно перестали удивляться опорным пунктам на железнодорожных насыпях, сплошным заборам, в которых оставлено лишь место для амбразур, наблюдательным вышкам и проволочным заграждениям. Они, правда, ругаются, когда ночью и в снежную метель им приходится спрыгивать в качестве дежурной смены при остановке поезда на рельсы в конце вагона и осматривать пространство под ним и по обе стороны от него. Но кому же хочется взлетать на воздух от взрывчатки, напиханной под переполненный вагон? Партизаны крадутся вдоль перелеска, вырубленного немцами для лучшего обзора, прячутся за зеленью деревьев или в снежных ямах. Потом они запрыгивают в вагоны.

Группы подрывников насчитывают от трех до десяти человек. Они применяют мины ударного и контактного типов, мины со спусковым взрывателем и противоднищевые мины, взрыватель которых реагирует, как только тонкий штырь будет сдвинут с места. В это время остальные партизаны открывают огонь по поезду. Немцы пускают впереди и позади локомотива пустые платформы, а перед головным вагоном устанавливают дугообразный железный наконечник, который, подобно щупальцу, обследует путь на предмет наличия противоднищевых мин. Поезда следуют со скоростью 20 км в час, чтобы держать под контролем все обозреваемое пространство. Немцы оборудуют открытые платформы пулеметами и зенитными орудиями, обложив их мешками с песком. На особо опасных участках патрулируют бронепоезда. Часовые выстреливают один за другим пулеметные диски во все подозрительное, что окружает движущийся военный транспорт. И тем не менее все больше локомотивов превращается в металлолом, ржавеет рядом с железнодорожными путями, сойдя с рельсов.

«Колеса должны мчать нас к победе!» — так написано на бортах локомотивных тендеров. Эти слова только раззадоривают партизан, которые нападают на все, что движется на колесах в их страну. Их добычей становятся отпускники, раненые, горючее, боеприпасы, военная техника, продовольствие. Насилие порождает насилие. Обе стороны сеют ужас и страх. Гессе пишет: «Осознание того, что любое проявление милосердия к партизанам может стоить жизни боевых товарищей, оказалось достаточно сильным, чтобы солдаты смогли оправдать необходимость террора». То же самое, но с противоположной позиции мог бы написать также и советский историограф.

Вопрос о том, нашли бы вообще опору и поддержку партизаны среди местного населения при гуманной оккупационной политике, может быть здесь рассмотрен лишь вскользь. В 1941 году Сталин мог опереться лишь на малую толику действительно надежных элементов: мелких крестьян, жизнь которых стала лучше прежней благодаря коллективизации, технических специалистов, работников государственной администрации и верных режиму академиков. Прочное ядро составляли члены партии и комсомольцы. Основная масса занимала выжидательную позицию. Многие уповали в начале немецкой оккупации на то, что теперь удастся без прежнего партийного нажима реализовать национальные идеи в рамках независимых республик. Лишь когда стало ясно, что не приходится ожидать ничего иного, как эксплуатации и порабощения, тогда Советский Союз превратился в «монолитный блок», о котором с восторгом вещал Сталин.

Вернер фон Бломберг, бывший военный министр и главнокомандующий вермахта, вел во время Нюрнбергского процесса до сих пор неопубликованный дневник. В нем он дает меткую оценку немецкой оккупационной политике: «Дрожь пробирает, когда… задумываешься о том, что концепции и планы Гитлера вынашивались при отсутствии знаний об окружающем мире. Наш образ мышления и поступки являлись гнусным самодовольством и были оторваны от жизни».

Гитлер пресекал любую попытку создать с восточными странами основу взаимоуважительных межчеловеческих отношений. Насколько тяжело оккупантам строить правильное взаимоуважительное отношение с теми, кто воспринимает их как врагов и готов сопротивляться любой ценой, на этот счет во всем мире и по сей день имеется достаточное количество всем известных примеров.

Немецкие акции по борьбе с партизанами не находили поддержки у местного

населения из-за нередко бесчеловечной оккупационной политики. Немцы отыгрывались на крестьянах за партизанские набеги и засады, так как самих зачинщиков им редко удавалось схватить. Тот, кто носил гражданскую одежду, сразу же попадал под подозрение. С другой стороны, партизаны всяческим шантажом и угрозами смертной казни заставляли местное население оказывать им всяческие услуги. Многие тысячи безвинных людей погибли таким образом. В партизанской войне обе стороны считали все средства борьбы законными. Как сообщает Гессе, уже осенью 1941 года немецкому 10-му армейскому корпусу южнее Озера Ильмень был представлен доклад одного из специалистов по борьбе с партизанами, в котором был проанализирован весь опыт действий в этом направлении. Там есть интересные наблюдения как, например, это: «Партизан почти всегда дает противнику возможность беспрепятственно пройти мимо себя. Спасаясь, он никогда не уходит на большое расстояние… Убежище для себя старается выбрать среди открытого пространства, забираясь в стог сена или накрываясь досками. В глухой местности он стремится спрятаться на удалении не более десяти метров… С косой за плечами или работая в поле, он старается держаться вблизи деревень». Мы узнаем, что партизанские лошади подкованы по-особому, что конные партизаны открывают огонь уже с сорока метров и на скаку прячутся за холку лошади, и что немецкие карательные отряды заставляют пойманных животных возвращаться на длинном поводке назад в партизанский лагерь, чтобы данным образом вычислить его местонахождение. Партизан, говорится в документе, скачет на лошади всегда в двух-трех метрах справа и слева от дороги. В качестве лагерных стоянок партизаны предпочитают островки среди болот. Там они стелят гать под водой. Они сооружают пункты наблюдения, спиливая дерево так, что оно своей кроной, падая, накрывает другое дерево, которое валится в свою очередь. Сучья накладываются друг на друга. В них партизан оборудует свое убежище. Если же партизан во время уличного боя прячется в доме в погребе, то изнутри он ставит щеколду, чтобы никто не мог предположить, что доски пола можно поднять.

Солдаты 28-й легкопехотной дивизии, рассказывая о своем пребывании в волховских лесах, вспоминают, что были вынуждены изменить маршрут движения, так как прямо перед ними партизаны разобрали до последнего гвоздика деревянный мост, который затем унесли с собой. Одна из боевых групп выходит в конце концов к оставленному партизанами лесному лагерю. «Убеждаешься, — говорится в донесении, — в каких ужасных условиях вынуждены жить партизаны». Разгадка хитроумных партизанских уловок стоит немцам много крови. А партизаны не церемонятся. Самые ужасные формы принимает их так называемая борьба, когда немцы вынуждены начать всеобъемлющее по территории и количеству войск отступление, как это происходит после катастрофы групп армий «Центр» и «Южная Украина» в 1944 году, имеющей еще более удручающий масштаб, чем разгром под Сталинградом. Разбитые немецкие части, мелкие группы заблудившихся солдат, одиночные военнослужащие, потерявшие свои подразделения, попадают обессиленными, голодными, ранеными и больными в руки «охотников за фашистами». Их зверски избивают, привязывают по несколько человек в ряд к гусеницам танков и расплющивают. Эти свидетельства очевидцев, которые не были сотворены на ядовитых кухнях аппарата по психологическому ведению войны, запротоколированы на бумаге. Доктор Рольф Хинце собрал их в книгу рассказов участников отступления, которым удалось избежать советского плена, и тех, кто вернулся домой после лагерей в России. Изобретательность, которая свойственна человеку, чтобы приготовить себе подобному мученическую гибель, ужасает своей жестокостью.

Часть массовых убийств раненых немецких солдат, совершенных большей частью в полевых госпиталях, может быть, впрочем, отнесена и на счет регулярных войск, утративших воинскую дисциплину. Эти зверства были одной из причин того, что многие немецкие солдаты были решительно настроены, даже в последний год войны, не сдаваться в самой безнадежной ситуации и продолжали сражаться до последнего патрона, чтобы избежать плена.

Разумеется, в то время не было недостатка в суждениях о том, что специфика партизанской войны подтверждает тезис о коварстве славяно-азиатских масс и воздействии их еврейско-большевистской идеологии. Те, кто этим сильнее всего возмущались, как раз и составляли наиболее злостную часть карательных отрядов. Старые офицеры пытаются смягчить варварский характер оккупационного режима, поддерживая в своем окружении честь рыцарства, порядочность и дисциплину. Они придерживаются взгляда, что во всеобщей народной войне именно военное ремесло попадает в плохие руки. Они, скорее всего, не стали бы все так упрощать, если бы задумались над тем, что в 1813 году добровольческий корпус Лютцева был привлечен к ведению, дословно, «бандитской войны» в тылу французов. А прусский родоначальник реформы сухопутных войск Герхард фон Шарнхорст был как раз тем, кто подготовил инструкции для действий этого добровольческого корпуса. Частично она была отражена позднее в советских правилах ведения партизанской войны. Кроме того, те, кто возмущались партизанскими действиями, не читали своего соотечественника — Гнайзенау.