Трагедия в ущелье Шаеста
Шрифт:
Смерть своя.
И только земля – Божья?
Коси, коса! На выбор бьют невидимые «духи» с крутых откосов. Ох, как нехорошо назвали афганских партизан: бородатых, через одного чахоточных черных мужиков. Те нам воняют, мы – им. Дух, он и царит, где хочет!
А разведчики, вот они, как в тире жестяные зверушки. «Люби Родину – учись метко стрелять!» Родину любят все!
Люби свою – вернее обойдется!
Третье августа 1980 года от Рождества Христова. Афганский Бадахшан. Правда, что здесь проповедовал апостол Фома? Интересно, кому?
Все
…На ликующем выдохе – в память о двести первой Гатчинской Краснознаменной мотострелковой дивизии.
«Господи, вот же твой «третий Рим» тешится на идоловых игрищах, вот же слезы проливает над резиновым пузырем в небе. Вот, Боже, поют не тебе славу: «До свиданья, наш ласковый Миша».
Над ямой стадиона среди разноцветных пузырей всплывал пучеглазый, распухший медведь.
А чуть скоси глаза – с небес (угол позволяет!) в змеистом ущелье в мертвые тела всаживают пулю за пулей. А вдруг притворился?
Его же мало повалить.
Убить надо!
В горах убивают сверху. Всегда убивают сверху. Даже жрущий прах поднимает свой членистый хвост.
А Миша пучеглазый летит, и слезы капают на трибуны. Это Москва.
День один.
Будет нам «Миша»!
Под трибунами люди в строгих костюмах подкручивают ручки настройки, прижимают лопухи наушников, голоса полынные: «Сорок седьмой! Я же сказал: уберите этих баранов в проходе. Плачут? Это хорошо, все равно отведите выше…»
И текут слезы по вдохновенно-отрешенным лицам… Очи горе. А там – бугристый, лиловый, вспухший.
Резиновый – на всех хватит!
Кондом державе на десять лет.
Не снимать! Команды не было.
И картаво-вкрадчивая тоска. Олимпиада-80 обернулась для Советского Союза не только нежданно наступившим на две недели в отдельно взятой столице коммунизмом… Главное, что Игры стали настоящим праздником для всех, несмотря на бойкот, инициированный президентом США.
…Триумфом Миши стала церемония закрытия московской Олимпиады.
3 августа, когда… резиновая фигура была запущена в темнеющее небо столицы… Навернулись слезы на глаза у всех советских людей… Счастливые слезы тысяч олимпийцев и десятков тысяч зрителей на стадионе имени Ленина – «До свидания, Миша…»
Московская олимпиада – воистину событие двадцатого века. Говорят, что победы в спорте – лицо государства. Если так, то 80-й год – год последнего великого триумфа большой страны. Год, в который хотел бы вернуться каждый…
Возможно, это люди под трибунами хотели, чтобы мы все вернулись в этот год. У них есть машины времени, генераторы ностальгии, сыворотки правды и возбудители мечты.
Пастыря, па-сты-ря давай! Да-да, нужно вернуться в этот год. Но не в пугающе-пустой советский Вавилон – Москву. А в ущелье близ глиняных афганских деревень, где до ночи шел смертный бой. Где в сумерках, когда Москва оросилась слезами под «Мишей», афганские партизаны («духи»-бандиты-мятежники-наемники-моджахеды-басмачи) легко сошли на дно ущелья и добили
Но в Царствии Божьем – все другое. Это окрыляет. И тогда не страшен сосновый ковчег, крытый цинковой жестью. Даже если тебе неполных двадцать лет…
Мадьяр
«Мадьяр» возник известным для русской литературы образом. Осенним утром в мою калитку постучали и, конечно же, вежливо растворились в сырой мгле. Неведомый гость оставил в почтовом ящике рыжую клеенчатую тетрадь и четвертушку бумаги с уверениями в том, что я имею «самое прямое отношение к рукописи и волен поступать с ней, как вздумается».
Спасибо, спасибо! С возрастом я стал трусливее. И, честно говоря, с опаской открывал эту тетрадку, испещренную неровными строчками. Это же все равно, что прикоснуться к обнаженным нервам не знакомого мне человека.
Заметки, однако, мне понравились. В них – осколки фронтовой судьбы одного из тех, чью жизнь переломала, переехала афганская война. Они были написаны с потрясающей искренностью, как пишут люди, в первый и последний раз взявшиеся за перо. В силу ряда этических проблем я не рискнул дать их от первого лица. Поэтому, простите, публикую в изложении.
Синий праздничный пиджак, тусклое серебро медалей, прозрачно-красная эмаль орденов. Хотелось лизнуть, как в детстве сахарного петушка на лучинке. Широкий офицерский ремень, «трофейная» опасная бритва «Золинген». Шрамы на сухом теле отца, багровеющие после бани. Открытки, воротнички и нарукавники – подарки девочек к 23 февраля, Дню Советской армии.
Солдатики, пушечки, самолетики. Деревянные, конечно. Ну и что? Пушка метала огрызки карандашей через всю комнату, и фанерный краснозвездный штурмовик лихо скользил по нитке, тараня силуэт «мессера». А дальше… Что от человечка зависит? Со всех сторон – герои, только не живые – книжные. Особая у них магия! От них не пахнет табаком и потом, они не ругаются и всегда готовы говорить с тобой, с любой страницы, а не отмахиваются, мол, не дорос еще, много будешь знать – скоро состаришься и прочее…
Язычники воздвигали жертвенник Неизвестному Богу, а надо было бы еще и Неизвестному Герою. (Что касается Неизвестного Солдата, то ему сложнее: или монумент взорвут, или «вечно» денег на Вечный огонь в местном бюджете не хватает.)
Бог на землю сходит Героем. Герой становится Богом. Он ближе, как хлеб земной, слаще и реальней небесного. Спаси нас, Небо, от пресыщения – от него (обжорства) все дурное и злое. И голод, и война ему сестра родная. У пресыщенных людей много идей бывает, но чаще ненужных и недобрых, а мыслей мало. Ладно, это лирика…