Трагедия в ущелье Шаеста

Рамазанов Алескендер

Ключевой момент! А главное, все нутро протестует, что самому, добровольно, надо на зону возвращаться. Мадьяр, оттягивая решение, навестил старого знакомого. Адвокат, такое у него было «погоняло», действительно был по образованию юристом, принял Мадьяра радушно. Вино, шашлыки на берегу Кубани, прочее, что, однако, не успокаивало Мадьяра. Но на этих пикничках и определилось его будущее.

Друзья Адвоката, как на подбор армяне, горячо обсуждали события в Карабахе. Там, на границе свободной Армении и независимого Азербайджана, полыхала полномасштабная война. Формально Нагорно-Карабахская автономная область (НКАО) входила в состав Советского Азербайджана, но испокон веков ее населяли армяне. Не будем развивать эту сложную тему «дружбы народов». У народов не бывает друзей, только соседи. И нет ничего более вредного для мирной жизни, чем миф о братских народах.

Разве что легенда о единоверии как основе для согласия, но тут уж прямая дорога к инквизиции, мировой войне и террору без границ!

Азербайджан, которому от СССР досталось военного имущества много больше, чем Армении, пошел в атаку. В явно критический момент карабахские армяне призвали на помощь соотечественников во всем мире, а это грозная и большая сила. Кто хоть сколько-нибудь знаком с историей армянского народа, невольно склонит голову в знак уважения перед его тысячелетней стойкостью и любовью к жизни. Евреям еще поучиться!

Мадьяру сказали, что формируется группа добровольцев для поездки в Карабах. Он пытался понять: «Зачем? Вы родились здесь, здесь ваши дома, семьи, какое вам дело до конфликта, который происходит за полторы тысячи километров? Ради чего вы хотите ехать и рисковать жизнью?» Ему отвечали: «Ты не поймешь. Там убивают наших братьев». Вот так. Все армяне были для них родными братьями!

Что побудило Мадьяра примкнуть к добровольцам, сейчас сказать нелегко. Он даже не понимал, в чем суть конфликта, да это и неважно. Фанатичная убежденность и патриотизм армян – вот что легло на душу, изрядно вытравленную от человеческих слабостей исправительной системой.

Решение Мадьяра о вступлении в отряд приняли как должное. Через несколько недель группа после суровых мужских проводов полулегальным рейсом вылетела из Минвод в Ереван.

СОЛДАТ И НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Война окликнула Мадьяра на окраине Степанакерта. Разбитый вдрызг ночной тряской в грузовике, он привстал в кузове, чтобы лучше разглядеть памятник Неизвестному Солдату. В это же мгновение услышал проникающий низкий гул, а затем вместе с грохотом разрыва его отбросило на снарядные ящики. Странно, память сохранила эту «пьесу» в обратной последовательности: тугой удар, удаляющийся вой и приглушенный звук далекого взрыва. Афганский опыт, таким образом, с первых минут подвергся существенной корректировке. Да, одно дело метать снаряды и бомбы, иное – лежать под разрывами. Пошлое, конечно, рассуждение, ну никак не застревает в подсознании!

Добровольцев из Краснодарского края направили в Аскеран. Этот симпатичный городок расположился на дороге Степанакерт – Агдам, а по-военному – на направлении главного удара противника. Боевые действия здесь шли давно, потери с обеих сторон исчислялись сотнями жизней. У армян, оборонявших рубежи, каждый человек был на счету, поэтому подкреплению обрадовались и немедленно ввели в обстановку – вывели на позиции для эвакуации раненых.

Помогая спускать со скалистой гряды окровавленных, наспех перебинтованных солдат, Мадьяр украдкой поглядывал на товарищей. Бравады как не бывало. И потом, когда грузовик со стонущими, посеченными осколками бойцами запылил к Аскерану, он видел, как один из добровольцев нервно стирает кровавое пятно с рукава, другой беспокойно поглядывает на небо, третий что-то бормочет, стуча кулаком по раскрытой ладони. «Вот так и на меня смотрели там, у Кишима, после боя?» – подумал Мадьяр и вслух произнес те, далекие по времени и близкие по сути слова: «Ничего, обстреляется!» Он-то уже знал, что первый бой – как первая любовь, долго ждать не заставит, нагрянет. Именно нагрянет.

ОБМАН ЗРЕНИЯ

…Позиция была оборудована отменно, словно для инспекторов из армейского штаба. Окопы в полный профиль, ходы сообщения в рост, брустверы огневых позиций обложены мешками с грунтом. Местность впереди просматривалась как на ладони километра на полтора. Такую крепость на горке атаковать в лоб – чистое безумие. Стоило опасаться только обходных действий. Однако у супротивной стороны был свой план!

Громыхнули танковые пушки, но разрывы снарядов отозвались далеко слева. Потом застучали крупнокалиберные пулеметы, выбивая фонтанчики каменной крошки выше укрепления метров на пятьдесят. Мадьяр оценил артподготовку с закрытых позиций как начало штурма. Действительно, в поле зрения появились четыре танка и три бронетранспортера. Ему было отлично видно, как под прикрытием брони выдвигались персы. Конечно, азербайджанцев, как и другие народы, называют по-разному, но Мадьяру в тот момент больше нравилось

слово «персы». Потомки великого Дария! Только вот наследники легендарного царя вели себя больше на западный манер. Жались к броне, ища защиты, не думая, что с флангов по их плотным рядам можно бить навскидку! Впрочем, и танкисты не горели желанием ближнего боя. Как только с позиции ударили пулеметы, персы попадали и открыли беспорядочный огонь из стрелкового оружия. Еще дважды выстрелил головной танк, коротко огрызнулись бронетранспортеры, а затем броня попятилась, оставляя лежащих пехотинцев под пулеметным огнем на пристрелянных ориентирах.

Наблюдая за этой «мутной» картиной, Мадьяр водил стволом «АКМ», выбирая, как он сам определил, достойную цель. Вот ему показалось, что один персидский воин вырвался намного дальше своих товарищей, к тому же стреляя с колена, а не лежа, уткнув голову в землю, как это проделывали его соратники.

И появился в мозгу Мадьяра «лазерный прицел». Будто струна соединила грудь чужого солдата с мушкой и прицельной планкой. Короткая очередь. Как учили. Три патрона. Хватит. Перса отбросило назад, лежавший рядом с ним солдат, пригибаясь, запрыгал к броне. Прицел растворился, а перед Мадьяром возникли другие глаза – из прошлого. Полные ужаса глаза чеченца за секунду до хлопков «вальтера». Вот оно как было, сообразил Мадьяр! Оказывается, не нужно запоминать. Само всплывет. И, как ни странно, его охватил почти охотничий азарт. Ночью он попытался разобраться в новом чувстве, не боясь его, не порицая, просто исследуя. Получилось не сразу.

В Афганистане его однажды едва не вывернуло от вида убитого «духа». В Грозном выстрелы в упор вызвали, пусть запоздалое, отчаянье и мертвящую пустоту в груди. А здесь всего-то учащенно забилось сердце.

Смущало то, что не было опоры – ненависти. В Афганистане, пусть накачанная пропагандой, закрепленная гибелью и видом ран друзей, но была. В Грозном – несомненно! А здесь, под Аскераном? Он поймал себя на полном равнодушии к убитому персу. В меня стреляют, я стреляю… Ночные раздумья привели к интересному выводу. Мадьяр совершенно отчетливо представил, что и его могут убить. Нет, страх перед смертью не исчез, но занял теперь свое достойное место. Мадьяр удивился, отчего это раньше в голову не приходили такие мысли.

А вот убитый перс, как выяснилось после боя, особо вперед не совался. Просто Мадьяру показалось.

АЙ, ДОБРЫЕ ЛЮДИ!

Дашнаки признали Мадьяра. Порой даже демонстрировали как местную достопримечательность. В присутствии Мадьяра они разговаривали на русском. Сам же он с трудом запомнил только армянские ругательства. На случай, если они прозвучат в его адрес.

Мадьяр убеждался, что бойцы Арцаха простые и, в сущности, добрые люди. Если только речь не шла об азербайджанцах. Тут любые аргументы не имели значения. Ненависть не просто застила глаза, но и вышибала ум. Впрочем, персы, судя по их делам, были такими же «добрыми людьми».

Цветущие села обращались в руины только по причине национальности их жителей. Выкорчевывались сады и виноградники, уничтожались родники и колодцы.

Мадьяра вначале удивляло, что артиллерия и авиация воюющих сторон в основном «работали» по населенным пунктам. Даже показалось, что это от недостатка специалистов. Но потом он понял: такова особенность этой войны. Пусть персы уйдут навсегда или умрут! Жестокость он в то время объяснял суровостью горцев и восточных нравов в целом. Каково же было его удивление, когда позднее, в Европе, он увидел более изощренную индустрию геноцида и пришел к весьма грустному выводу: инстинкты разрушения и ненависти к себе подобным заложены в человеке независимо от места его рождения и уровня культуры.

Мадьяр не сомневался: армяне с азербайджанцами в Карабахе не уживутся, какое бы решение ни приняли политики в Баку и Ереване. Не даст мира пролитая кровь и доведенная до крайних пределов религиозная ненависть.

ДИКИЕ ГУСИ И ПСЫ ВОЙНЫ

Воюющим сторонам катастрофически не хватало мастеров войны, которые «одним махом семерых убивахом». Священная ненависть к врагу, она ведь не рождается на пустом месте: нужно, чтобы разрушили твой дом, пролили кровь близких людей. Но из таких воинов в войне, подобной карабахской, не составить победного войска. Силы будут примерно равны. И тогда свое слово должны сказать те, для кого война – профессия. И профессионалов покупали. Мадьяр не раз убеждался в том, что обе стороны использовали славян – летчиков, артиллеристов, саперов. У персов к тому же были инструкторы из Турции, мастера боя в горной местности из Чечни и Дагестана.