Транквилиум
Шрифт:
Что такое жизнь? Всего лишь способ накопления ошибок…
Читая старые слова, мы пишем новые тетради, и прекратите, Бога ради, стирать нам грани естества. Осенний пир едва ль продлится, уж маски вянут, пламенея, и опадают, словно листья, в миру стать лицами не смея. И вот я по аллее длинной иду и подбираю лица… О, научи меня молиться – но прежде вылепи из глины!
Билли шевельнулся рядом, и в ответ шевельнулось сердце.
Неумолчный скрип колес вдруг стих. Фургон остановился.
– Вроде бы, приехали, – сказал Глеб.
– Похоже, – отозвался полковник. – По крайней
– Здесь указатель, – издалека донесся голос Дэнни. – Написано: «Вомдейл».
– Смотри-ка ты, – сказал полковник. – Не промахнулись.
Постов на въезде в городок не было. Равно как и света в окнах домов, не говоря уже об уличных фонарях. Дэнни долил масла в «летучую мышь» и продолжал идти впереди лошадей.
– Да вот же он, телеграф, – сказал вдруг Глеб.
Пришлось стучать в запертую дверь, прежде чем с той стороны раздались шаги и скрип засова.
13
К утру седьмого сентября Виггелан собрал на восточном побережье сорокапятитысячную армию при трехстах орудиях. Два новейших крейсера, два монитора и десяток кораблей помельче готовы были открыть огонь по любой цели в трехмильной прибрежной полосе. И пару козырей адмирал имел в рукаве: бригаду добровольцев с Хармони и секретные пушки инженер-майора Зацепина. Пускать их в ход нужно было наверняка и в решающем месте боя. Только вот боя как такового все не было и не было. Бурунцы метались, подобно опасному, но слепому зверю.
Спрашивается: почему они вдруг сорвались с цепи? Кажется, договорились по-хорошему…
Наверное, уже не узнать.
Но теперь остается только одно: ткнуть зверя палкой – и, когда он вцепится в нее зубами, ударить по башке.
Он оторвался от карты и посмотрел на штабных офицеров. Они стояли молча и строго.
– Георгий Иванович, – сказал он и почувствовал, как позвякивает в голосе перекаленное железо, – демонстрацию произведем на твоем участке. Силами гренадерского полка. Затем, отступая, будешь заманивать противника вот сюда, в теснину. Здесь их встретят волонтеры… и, даст Бог, крепко обработают. После чего ты наносишь настоящий удар вот отсюда в направлении теснины и там их запираешь – насмерть. А Филипп Андреевич и Василий Захарович со своими егерями проходят через лес и наваливаются на них с флангов. В то время как артиллерия вот отсюда, с высоток, будет их гвоздить и гвоздить…
Крысиным капканом мы пытаемся поймать волка, подумал вдруг он. Нам никогда не одолеть их… Это была слабость, обычная его слабость перед любым боем. Никто не мог знать о ней…
Рано утром седьмого сентября армия трудовиков смяла оставленные палладийцами заслоны на восточном участке фронта и начала стремительное наступление вдоль побережья на север, настигая и захватывая обозы…
– У нас еще есть шанс избежать настоящего боя, – сказал Туров, когда все, наконец, замолчали. – Я прошу всех задуматься о том положении, в котором мы оказались…
– По чьей вине? – вскочил Адлерберг.
– Я вам могу назвать фамилию, – пожал плечами Туров, – но что это даст?
– И это будет, конечно, не фамилия Туров?
– Нет.
– Миша Меченый, – хмуро закончил Адлерберг. – Это нам ничего не дает.
– А если меня прислонить к стенке – это что-то даст?
– Короче, – сказал Адлерберг. – Свою вину за все произошедшее вы отрицаете?
Это паранойя, подумал Туров. С ними уже ничего не сделать.
– Если за все – то отрицаю. Признаю лишь, что развалил дисциплину в группе и выпустил из рук управление ею. Но я никогда и подумать не мог, что прапорщики и офицеры КГБ за три дня сумеют превратиться в отъявленных махновцев…
Молчат. Съели.
– Оправдывает и вас, и в какой-то степени меня лишь то, что мы оказались в положении совершенно безвыходном. Я прошу сейчас всех спокойно и очень холодно произнести про себя: мы – здесь – застряли – на – годы. Не исключено, что навсегда. Понимаете, что это значит? Мы ведь не сможем все время воевать…
Он сделал паузу. Все ждали.
Дяденька, выведи…
– Я сам пойду парламентером. Может быть, мне удастся объяснить…
Автобус подпрыгнул, и тут же тугой удар близкого разрыва забил уши. Поэтому накатывающиеся плотные цепи солдат в зеленых мундирах он видел, как в немом кино…
Не из чего было сделать белый флаг!
Потом – под танками задрожала земля…
Петр Сергеевич бросил бинокль. Не было сил смотреть на это. Гренадеры, которые утром стояли перед ним – гибли сотнями под пулеметами, под гусеницами танков… Он знал, что так и будет, что в этом и состоит сатанинский план – но невыносимо было видеть… А через минуту наступит очередь его бригады – вот так же гибнуть в огне. Только мы, может быть, сумеем ужалить в ответ…
Ночью никто не спал. Настроение было взвинченно-веселое. Травили анекдоты, пели. Знали: те, кто завтра останется живой, получит все гражданские права для себя, семьи и еще двух человек по своему выбору. На эту тему почему-то было особенно много смеха. А ведь после всего, подумал Забелин, Хармони уже не удастся удержать… Независимо от исхода боя, исхода войны – тесто поперло. Уже не загнать обратно. Он не знал, хорошо это или плохо…
Внизу по дороге рванули вперед два танка – прямо на батарею капитана Губернаторова. Пушки стояли за земляным валом, старые четырехдюймовые гладкоствольные. Ничто они были против танков. Так, приманка…
Справа и слева от дороги сидели в замаскированных окопах добровольцы с безоткатными орудиями. На испытаниях кумулятивные снаряды прошивали сорокасантиметровую стальную плиту…
– Они подожгли Павлика и Кольку!
– Что?!
– Они подожгли Павлика и Кольку! У них ПТО! Ты слышишь? У них ПТО!
– Этого не может быть!
– Я же видел сам! Били в борта! Они пробивают броню!
– Понял… Седьмой, девятый! Вперед, к третьему и шестому – но близко не подходить, обработать все по сторонам дорог – осколочными! Четвертый и пятый – выйти из боя, пополнить боекомплект. Как поняли?