Транквилиум
Шрифт:
Найти большой проход удалось через полгода. И еще через полгода началось строительство железнодорожной магистрали, способной обеспечить требуемый грузопоток. Дело оставалось за малым: захватить власть в Мерриленде. И по возможности так, чтобы не настроить против себя аборигенов. Прийти не захватчиками, а друзьями или даже спасителями. Требовалась хорошая драматургия, и возник Чемдалов.
Он и сам не знал, почему Вась-Вась из всех разработчиков выделил именно его. Может быть, потому, что его проект был самый грубый, а потому – самый надежный. Кроме того, Чемдалов терпеть не мог эвфемизмов, и для него шпион всегда был «шпионом», а убийство никогда не было «устранением». А может быть, по каким-то вообще третьим соображениям.
Цепь восстаний городской черни (Чемдалов так и писал: «городской черни»), соблазненной возможностью безнаказанно пограбить и поубивать, политических убийств и прочих подобных акций – должна была создать в стране обстановку крайне нервозную. Одновременный выброс на рынок огромного количества фальшивых, но абсолютно неотличимых от настоящих, бумажных денег вызовет резкий скачок цен и вскоре – трудности с продовольственным обеспечением крупных городов. Для меррилендцев, выросших среди изобилия еды, это само по себе будет страшным шоком. Несколько хорошо продуманных провокаций, дающих понять, что все это – дело рук Палладии, приведут к вспышке антипалладийских настроений. Проведение на гребне этой волны президентских выборов поставит во главе страны человека, готового войну начать. И тогда самое простое будет – вовремя поднести спичку… Когда же обе стороны достаточно измотают друг друга, предложить меррилендцам свою помощь, погасить совместными усилиями Палладию – после чего диктовать свои условия…
И вот – уже виден финал этой многолетней захватывающей игры.
– Тонну – мелкими партиями… – повторил Пигулевский. – А что это – я могу знать?
– Вполне, – кивнул Чемдалов. – Это деньги.
– Деньги? – Пигулевский изумился. – А что можно делать с деньгами на островах?
– Это я тебе потом все подробно распишу, – сказал Чемдалов.
Следующая встреча у него была через двадцать минут в одном маленьком ресторанчике, где всем подавали только стейк с яйцом и томатами. Но что это был за стейк! Даже неприхотливый Чемдалов с трудом подавил в себе желание потребовать еще одну порцию. Вот так и сбегают, угрюмо подумал он. Нажрутся чего повкуснее – и прощай, Родина! Его визави, Брянко, ел неторопливо, солидно, подбирая кусочком хлеба масло, растекшийся желток, мясной сок. Здешние правила приличия это допускали.
Утром Брянко был во Владивостоке.
– Насколько все серьезно? – спросил Чемдалов, принимаясь за пиво.
– Очень серьезно. Боюсь, невосстановимо.
– Сдвиг?
– И сдвиг, и Белый Огонь.
– Погибло много?
– С этой стороны – двое. А что с теми, которые были там… – Брянко пожал плечами. – Без воды, без жратвы – не знаю, сколько продержатся. Если вообще при взрыве уцелели…
– Значит – не пробиться?
– Вряд ли. Может, маленькую дырочку найдем…
– Слушай, Андрей… – Чемдалов взял себя за подбородок. – А почему решили, что это сделал Паламарчук? Или я что-то упустил?..
– Так его же часовой видел. На тех воротах. Передал: поезд возвращается, Паламарчук один. И через минуту…
– Понятно. А часовой, значит…
– Саша! Там только в вагонах две тонны пластика было. И на складах еще тонн десять. Дай Бог, если они просто сгорели…
– Все равно надо прорубаться туда.
– Мы ж и так прорубаемся. Да, я же тебя поздравить забыл. Извини. Поздравляю.
– Спасибо, старичок. Только с этим вряд ли стоит поздравлять.
– Почему нет? Какой-никакой, а начальник.
– Да ладно тебе… Все, хватит о грустном. Во Владик ты не возвращаешься, там обойдутся и без тебя. Через… – он посмотрел на часы, – через три часа уходит транспортный «Ил» в Манагуа. Там тебя встретит Павлик Лишаченко из посольства, он должен уже сделать тебе документы. Будто бы ты бразильский бизнесмен. Кровь из носу, а послезавтра тебе надо быть в Сиэтле.
– Черт, такого кругаля давать. Сейчас бы в аэропорт Порт-Элизабета, на самолет – и двадцать пять минут лету…
– Размечтался. Ладно, может, года через три так и будет.
– Через три, держи карман… Ну, я тогда пошел. Время дорого.
– Ни пуха.
– К черту тебя, начальник.
Может, и правда – к черту? – подумал Чемдалов.
Брянко уходил от него неторопливой походкой человека, уверенного во всем. Этот доберется, подумал Чемдалов. Он допил пиво. А дороги все равно больше не будет, у ФБР и УБН теперь гора с плеч. Ничего, ребята, пообещал им Чемдалов, скоро мы новый проход освоим, потом весь Мерриленд наш станет – вот тогда и у вас начнется веселая жизнь… Он расплатился фальшивой, изготовленной на «Гознаке» купюрой, отказался от сдачи и отправился к месту следующей встречи.
Странно: Светлане почему-то казалось, что после этого кошмара ее немедленно выпустят. Вот просто так возьмут и выпустят. Ясно же, что человек невиновен… Но ничего такого не случилось. Правда, ее перевели в другую камеру: попросторнее и с окном. И – очень изменилась еда. Тебя теперь кормят, как начальника тюрьмы, сказала подавальщица с завистью. И все равно – есть было трудно. И еще труднее было удерживать съеденное в себе. Врач прописал пилюли, но непохоже было, что они помогают. Вы не волнуйтесь, утешал он ее, это пройдет, это у всех проходит. Седой такой маленький доктор… Пожилая надзирательница, вроде бы старшая над всеми, принесла бутылку зеленой настойки. По глоточку перед едой, велела она. Настойка оказалась потрясающе горькой – но, как ни странно, действительно помогла. А может, как говорил доктор, все само прошло. Или подействовали наконец его пилюли. Или просто сказалась хорошая пища… Теперь Светлана имела возможность заказать то, что ей хотелось – и приносили. Точно так же – приносили любые книги, новые дамские журналы, намекнули на то, что можно рукодельничать. Но ни на какое рукоделие у нее не было моральных сил.
Ее так ни разу и не вызвали на допрос.
Однажды принесли корзину цветов – не букет, букеты ей меняли каждый день, их передавали сыновья Сэйры, крепкие такие пареньки лет по тринадцать-четырнадцать, им устроили минутное свидание, и один из них сказал угрюмо, что за спасение матери они для Светланы что хочешь сделают, побить кого надо – побьют, и вообще, – и Светлана, подумав, попросила сообщить, где она находится, полковнику Бэдфорду в Порт-Элизабет. К корзине цветов приложена была огромная коробка шоколада. Шоколад назывался «Олив». Это не могло быть простым совпадением. И хоть ее и мутило от одного запаха шоколада, она на радостях съела маленький кусочек.
На ужин она заказала устриц и белое вино, и принесли устриц и белое вино. Она тихонечко пела и подыгрывала себе, бегая пальцами по краю стола.
Но освободили ее только через три дня – и это были нелегкие дни. Слишком уж медленно тянулась время.
Олив встречала ее и сержант Баттерфильд, которого она узнала не сразу, потому что он сбрил усы, а с ними кто-то третий, маленький, толстенький, носатый и очень подвижный. Казалось, он не ходит, а прыгает, как мячик. Это Сол, сказала Олив, тиская ее в объятиях и утирая слезы, это он и нашел тебя. Он наш хранитель, хотя далеко не ангел. Здесь же, ковыряя ботинками пол, стояли сыновья Сэйры, Билл и Джек, но кто из них кто?.. Как мама? – спросила Светлана. С мамой было все слава Богу, вставать еще нельзя, но скоро будет можно, и болит уже не так сильно, как болело, и вообще… Спасибо вам, парни, сказала Светлана и расцеловала обоих.