Трава и солнце
Шрифт:
Локтя смотрел на нее восхищенно, был еще более жалким, и Фима подумала: "Какой же он еще неразумный криволапый щенок!"
– А ты как же?
– Как-нибудь...
Чьи-то шаги заскрипели неподалеку, и Фима втиснула себя с корытом под доски. Над головой прошагал дед Акиндин, - на ее волосы посыпалась пыль.
Когда шаги замолкли, Локтя высунулся из-за толстой лозы и дал ей сигнал:
– Можно... Никого.
Фима вылезла наверх, перевалила через заборчик в огород корыто и незаметно потащила его в сарай.
Глава 7
"КАПИТАН
Два дня помогала Фима обмазывать дом. Работников на этот раз было негусто. Груня на рыбоприемном пункте Широкое строила с колхозной бригадой клуб. Отец тоже был на лову. Бабка Никодимовна чуть оправилась и подносила ил.
Локтя выполнял подсобную работу: подавал инструмент и воду, чистил к обеду картошку, бегал за хлебом, сыпал уткам кукурузное зерно; однажды был даже послан торговать семечками и принес рубль сорок пять копеек.
Два дня Фима не выходила в город. Иногда вспоминала об Авере. Верно, все-таки он не так виноват, как ей казалось. Плохо, конечно, что он так быстро сдружился с тем, кого два часа назад обзывал гадом. Ну что ж, взрослые говорят, без недостатков людей не бывает. А то, что он угождал этим туристам и покрикивал на своих - хотел похвастаться властью, - он ведь из таких... К тому же они гости, москвичи, может, скоро уедут... Почему бы не показать им свою щедрость?
На третий день после обеда мать сказала ей:
– Чего не пожалуешься? Притомилась ведь?..
– Ничего, - сказала Фима.
– Вижу я твое "ничего", иди прогуляйся... Лицо у тебя от работы стало плохое, загар начал слазить.
– Могу пойти, мне все равно.
– Фима пожала плечами.
– А Локтю отпустишь?
Мать сморщила лоб, поглядела на нее, потом перебросила усталый взгляд на сына:
– У тебя что, дружков, окромя него, нету?
– Не хочешь - не отпускай, пойду одна.
– Ну пусть идет, только смотри у меня... Чтоб... Сама понимаешь...
Наверно, мать боялась слишком сильного влияния ее на своего меньшого.
Они умылись, переоделись и вышли.
Три дня не хотела Фима видеть Аверю. Может, поэтому и возилась с такой старательностью с илом. А теперь ничего, теперь она не возражала бы, если бы он встретился. Ну, поздоровались бы, может, перекинулись бы словом-другим...
Пройдя последний ерик, вышли к закрытой Рождественской церкви. Локтя чуть отстал и быстренько перекрестился двумя пальцами, по-старообрядчески.
Фима сделала вид, что не заметила. Церковь белела прочным камнем, огромная, массивная. Купола ее улетали вверх, свежевыкрашенные серебристой краской, и по ним соскальзывали лучи послеобеденного солнца. Церковь была ограждена новенькой металлической оградой, над калиткой высился ажурный крест.
И закрытая, церковь излучала тяжелую прохладу и мощь и совсем не собиралась сдаваться.
Увидев новый купол ее, Фима вспомнила прошлогоднюю историю и сказала брату:
– Отремонтировали... Помнишь, как горел купол? Молния угодила в крест.
–
– Совсем обнаглела молния - Илья-пророк послал в святой крест. Бога не побоялся.
Локтя молчал.
– Дрянь, видно, дела на небе, если по своему же кресту бьют, на котором был распят ихний Христос. Но ты, Локоток, не огорчайся: поставили к кресту громоотвод и весь электрический заряд теперь будет уходить в землю.
– А чего мне бояться?
– А вдруг сожжет? Куда тогда будешь ходить молиться с мамой?
Локтя ничего не отвечал.
– Тогда в другую церковь пойдешь, у нас ведь их две... Тебе повезло.
Локтя обиженно надул губы:
– Я хожу с мамой просто так - водит, ну и хожу. Я маленький и должен слушаться.
– А как же. Особенно если страшно ремня.
В это время они увидели Маряну. Она летела по тротуару; платье било по коленям и вилось сзади, как волна за пограничным катером.
– А-а, Фим, привет!
– Она с ходу остановилась.
– Эх и Аверька! Маху дал, а?
Фима посерьезнела: может, хочет разыграть?
– А зачем тот снимал, что не положено? Правильно задержал.
– Ты куда сейчас?
– спросила Маряна.
– С братишкой хочу погулять. Три дня месила тесто для новой хибары.
– А...
– Маряна о чем-то задумалась. Потом вдруг спросила ее: - Была в кино?
– Некогда. И деньгами батя не сорит.
– Слушай, вчера привезли новую картину. Сходи. Обязательно.
– Что за кино?
– Понравится. Очень даже. В твоем духе. Ну, я побегу. Ведь с работы отпустили: надо Машку посетить, прихворнула что-то. Да еще в магазин забежать - купить что-нибудь ей. А тебе вот, - Маряна протянула Фиме блестящую монету, - полтинник.
– Да что ты, Маряша! Не нужно мне. Что я сама не...
– Бери, и точка... Всего!
И не успела Фима придумать, как лучше возвратить деньги, Марянино красноватое платье уже летело далеко впереди.
– И на меня хватит?
– спросил Локтя.
– Если сядешь на первый ряд - хватит Будем сидеть порознь, хорошо?
– Спрашиваешь еще...
Они подошли к порту: к причальной стенке, укрепленной бревнами, к кучам досок, к громадной пристани и плавучему крану с длиннющей шеей.
Фима любила приходить сюда, по сходням взбегать на пристань, куда ежедневно пристают несколько речных трамваев из города Измаила, до отказа набитых рыбаками и бабками с корзинами, испачканными клубникой (торговали в районном городе, где цены дороже), служащими и просто любопытным людом... Три раза в день подлетала к пристани "Ракета" на подводных крыльях и тоже высаживала людей.
Когда-нибудь, наверное, не будет тихоходных судов, все будут летать, как "Ракета": в эпоху космических полетов нельзя по-черепашьи ползать по морям-океанам. Фима обязательно станет к пульту управления одного из таких вот судов, и они в три часа долетят до Каира, а в полдня - до Нью-Йорка.