Трава и солнце
Шрифт:
В плаще было жарко, прошибал пот, длинные полы мешали идти. Аверя добрел до кустарника, присел, оглянулся: ни Саша, ни Выстрел не подглядывали за ним - они стояли за кабиной. Однако, задетый тоном инструктора, Аверя решил проучить его.
Местность была пересеченная, с мелкими озерцами, с частым березняком. Местами рос кустарник такой густоты, что в нем можно было спрятаться и от целой своры Выстрелов. В Аверину школу, где был организован отряд ЮДП юных друзей пограничников, - не раз приходили инструкторы с собаками
Сапоги вязли в песке, плащ душил зноем, и скоро Аверя взмок. Но он был очень сильный и шел быстро. Шел зигзагами, петлял, долго кружился возле кривой сосны, перелезал с деревца на деревцо, чтобы не оставлять на песке следа; в двух местах отважно перешел озерца - сапоги-то не свои, не жалко!
– потом вынул леску. Сердце его прямо-таки стиснулось, когда он, прощаясь с леской - не одну сотню сомят выловил ею в порту!
– положил ее на песчаном бугорке под сквозистой березкой: уж здесь-то ее Выстрел обязан был найти!
"Черт с ней, пусть пропадает!
– вдруг решился Аверя, засовывая леску под обнажившиеся корни небольшой елки.
– Зато нос им утру!"
Совсем выбившись из сил, он уполз в кусты и, весь скрючившись и завернувшись с головой в плащ, стал ждать. Минут пять напряженно прислушивался - не раздастся ли лай?
– и повторял наизусть слова инструктора, как надо вести себя, когда приблизится собака. От напряжения Аверя устал. Задумался. Вспомнил Фиму. Все еще торчит возле "Буфета" с семечками или уже домой умотала?
Грозный лай вбил его душу в пятки.
Страх бился в нем секунду-другую. И вошел он в Аверю не потому, что он был трусом, а потому, что забылся на мгновенье. А еще оттого, что слишком уж быстро раздался этот остервенелый лай.
Мужской голос - он совсем не был похож на Сашин - что-то крикнул. И хотя Аверя знал: все, что от него требуется, - это лежать, он вскочил, закричал, замахал руками, и на него навалилось что-то огромное, тяжелое и сшибло с ног. Он забил ногами и руками и услышал сухой треск - словно небо треснуло от грома.
И тут же услышал голос:
– Фу, фу!
И команду для себя:
– Руки вверх!
Аверя вскинул руки: людей с поднятыми руками служебные собаки не трогают.
Выстрел замолк, и Саша убавил поводок. Из страшной собачьей пасти ниточками тянулась слюна. Черная, жесткая, как у дикого кабана, шерсть торчком стояла на загривке. Выстрел был крепколап, мускулист и тверд в груди.
Саша что-то сунул ему в пасть, и Выстрел, как самая заурядная дворняга, заработал хвостом и захрустел.
– Отлично.
– Саша вытер рукавом гимнастерки щеки.
У Авери,
– А чего там, конечно, отлично, - сказал он, сбрасывая плащ.
Выпрямился. Отдышался. И вдруг почувствовал холодок на правой ноге. Глянул на ногу, и сердце екнуло: вся правая штанина, вместе с трусами, сверху донизу была порвана. В чудовищной прорехе виднелось незагоревшее тело.
– Не по инструкции вел себя - потому, - заметил Саша, поглаживая Выстрела.
– У-у, зараза!
– шикнул Аверя.
– Чтоб тебе...
– Бежать не надо было: сапог бы съехал, ну и цапнул бы... Инструкции - они недаром пишутся. А он тебя ничего - чистая работа.
Они пошли сквозь кустарник к машине.
– Как же я теперь домой явлюсь? Через весь город идти-то.
– Не огорчайся, доставим... А вот тебе леска - целехонька, только в одном месте фанерку прокусил.
Аверя, не ощутив радости, сунул в карман леску.
У машины Саша снова сделал резкий полукруглый жест, показывая Выстрелу на кузов; пес упруго подскочил, сжался, разжался в воздухе и очутился в кузове.
Английских булавок у пограничников не оказалось, и Аверя удрученно смотрел на пробегавшие дома Центральной улицы, придерживая разлетавшиеся сзади края штанины.
С ненавистью поглядывал на Выстрела, на его умные карие глаза, на мокрый, вздрагивающий нос и повторял про себя:
"Ух, я бы тебе... Еще улыбаешься... Я бы..."
Саша предложил Авере доехать до заставы и там отремонтироваться, но Аверя наотрез отказался: не вынес бы он смеха пограничников.
– Так как же ты?
– Как-нибудь.
Чтоб ближе было до дому, машина доставила Аверю до начала ериков длинных нешироких каналов, которые прорезали почти все Шараново и являлись как бы его улицами. По такой улице можно было проехать на лодке или пройти у края по кладям - доскам, постланным на столбики.
– Благодарю, Аверьян!
– Саша хлопнул по его руке.
– Славно мы сегодня поработали! Ты отлично прокладывал след. Благодарю от всего личного состава...
– Да чего там...
– поморщился Аверя, оглядываясь по сторонам, и, видя, что никого вокруг нет, стал сползать с машины.
Машина затарахтела и умчалась, а он прижался спиной к заборчику. Самое скверное, что порвано сзади: выйдет кто-нибудь и увидит, а потом пойдет по всему Шаранову звон...
Пограничники - эти умеют держать язык за зубами, служба у них такая, а взять какую-нибудь Алку или...
Слабый плеск воды заставил Аверю вздрогнуть и еще крепче прижаться к заборчику. По ерику (а точнее, по улице Нахимова, где он жил), отпихиваясь веслом, ехал Акимов дед - дед Акиндин. Лодка была сильно нагружена рифленым шифером и глубоко сидела в воде. Седая борода деда развевалась на ветру, как флаг.