Трава и солнце
Шрифт:
– Сейчас пузыри у меня запускаешь!
Алка подняла на него круглые глаза:
– Не надо, Аверчик, не надо... Насморк у меня с утра, застудилась, видно.
На берег вылезла Фима. С носа, с локтей и мокрых косичек ее сильно капало. Губы от долгого пребывания в воде чуть посинели и мелко вздрагивали. Авере не очень нравилось, что она так здорово плавала сегодня, и он старался не смотреть на нее. Он только вежливо осведомился:
– Замерзла? А знаешь почему? Потому что дохлая. Смотри - одни мослы торчат: на спине
– и провел пальцем по ее спине.
Фима отпрянула.
Алка смерила ее взглядом и засмеялась.
– Смотри, стукну! В воду полетишь!
– Фима погрозила Авере кулаком.
– Дохлая, дохлая!
– завопил Аверя.
– Что у тебя за кулак?.. Ну иди пощекочи меня - не боюсь...
– А сам убегаешь? Пусть, кто хочет, заплывает жиром, а я не хочу. Ну куда ж ты убегаешь от моих мослов?
– А слабо вытащить кол, - сказал вдруг Аверя, - он вон там, в трех метрах от лодки. Вишь, сколько натаскали, а этот не дается.
На берегу, рядом с лодками, валялось с десяток толстых кольев. В прошлом году, когда здесь снимали кинокартину, над Дунайцем специально соорудили живописный мостик и с него по ходу съемок, за деньги, предлагали мальчишкам прыгать. Аверя тогда сильно разбогател: заработал пятнадцать тридцать; раз сто, наверно, нырнул в одежде, то с перил, то, словно спьяну, грохался, - подменял одного актера, героя картины, который не пожелал это делать. Вначале репетировал падения и выслушивал указания курчавого человека с кинокамерой, как нужно естественней падать, потом падал, учитывая все пожелания, и его снимали на пленку. Затем мостик разобрали. Но большинство кольев так и осталось в воде. Они мешали лодкам и фелюгам, да и нырять с берега было небезопасно. Ребята привязывали к кольям веревки и выдирали.
– Дурочку нашел!
– сказала Фима.
– Алку попроси, у нее силы больше не одни мослы.
– Только мне это и нужно!
– закривила губами Алка.
– Я такими вещами не занимаюсь.
Фима посмотрела на нее и вдруг быстро подошла к веревке, конец которой валялся на берегу. Намотала на руку и стала дергать.
– Ну-ну, - приободрил Аверя.
– Если не замолчишь - брошу.
– Да я ведь жалеючи, чтоб не надорвалась. Уж очень азартно взялась.
Алка прыснула в ладони.
Фима подергала-подергала - кол, чересчур добросовестно вбитый в дно, сидел прочно. Тогда Фима принялась дергать кол то в одну, то в другую сторону. Кол не поддавался.
Фима давно уже высохла на солнце, и теперь на лбу ее блестели капельки пота. Она отошла к лодке, в которой лениво раскинулся Влас, выпрямилась и... и не с края причала, а в метре от него прыгнула, пролетела над причалом и лодкой - это у мальчишек считалось высшим шиком!
– и вонзилась головой в воду.
– Видала?
– повернулся к Алке Аверя.
– Дает Фимка!
– Ну и что?
– сказала Алка.
– Зато
– Верно, - вздохнул Аверя, - тощая! Заставили б тебя дома так молиться, не такой стала б.
Алка поправила на коленях сарафан и хихикнула.
– Зато из нее может получиться прекрасный капитан. Евфимия Зябина капитан крейсера, гордость Шаранова!
– Не крейсера, а какого-нибудь пассажирского, - заметил Аверя. Крейсеры теперича ни к чему. Сейчас в моде подводные лодки и авианосцы. Пустят торпеду или ракету с ядерной боеголовкой, и точка... Нет, вряд ли будет она капитаном.
– Почему? По-моему, это по ней. И плавает как селедка, и ныряет как угорь, и характерец...
– Мужик и тот не каждый на капитанский мостик забирается. Надо, во-первых, чтоб в мореходку приняли на судоводительский. Кто ж ее примет, девчонку-то? Будто ребят мало. Ходят, наверно, толпами вокруг непринятые-то...
Фима доплыла до места, где торчал под водой кол, нырнула, и вода в том месте закипела, заходила.
– Чего вытворяет!
– похвалил Аверя.
– Вот девка! Ты, поди, и Дунаец не переплывешь? А тут метров десять, не больше.
– Зато я могу шить и пою красиво, и отец с матерью относятся ко мне хорошо...
– Смотри, смотри!..
– Аверя мотнул головой на канал.
Фима вынырнула, снова погрузилась по веревке, и опять вверху заклокотала вода.
Вот Фима выплыла с огромным колом, выставив его острием вперед, и поплыла к берегу.
Аким с Власом бешено зааплодировали. Алка скривила губы и отвернулась:
– Как мальчишка.
– А это плохо?
– Аверя посмотрел на ее округлую румяную щеку с черной щеточкой тугих ресниц.
– А чего ж хорошего?
– Зато она бесшабашная и ничего не боится.
– Не бояться должен мальчишка. А женщине это ни к чему. Ей не ходить с рогатиной на медведя.
– А теперича и мужчины не ходят на медведя с рогатиной...
– Аверчик, не говори, пожалуйста, "теперича" и "трошки".
– Почему? Мой батя так говорит и братан.
– А ты не говори. Не нужно. Это не очень культурно - так говорить.
Кинув руки на край берега, укрепленного от оползней и размыва кольями и досками, Фима подтянулась, закинула коленку на доски, вышла на берег и похлопала себя по животу:
– Ох, какая водичка!
Враскос прорезанные глаза ее на черном от загара лице казались почти прозрачными. Они смеялись и разбрызгивали вокруг веселье и радость.
Аверю немного заело, что она подошла не к нему, а села возле Акима, обхватив руками колени, и о чем-то заговорила с ним. Аверя плохо слышал, о чем они говорили, кажется, о каком-то фантастическом романе, потому что то и дело с их стороны доносился смех и такие словечки, как "астронавт", "кольцо Сатурна", "космическая пыль"...