Травен / Traven
Шрифт:
ТРАВЕН. Вы хотите встать во главе всего. Правильно?
МАРИСЕЛА. Кто-то ведь должен. Ваше собрание сочинений – невообразимое месиво. Мы должны подготовить единообразные тексты, с которыми все смогут работать.
ТРАВЕН. Зачем?
МАРИСЕЛА. Что значит, зачем? Разве вы не хотите, чтобы ваши книги публиковались в том виде, в каком вы их и написали?
ТРАВЕН. Но я ничего не писал. Это все Би. Травен.
МАРИСЕЛА. Тогда как мне с ним связаться?
ТРАВЕН. Вы не сможете.
МАРИСЕЛА. Если вы – его агент, то должны знать, как выйти на него.
ТРАВЕН.
МАРИСЕЛА. Может, решение оставим за ним?
ТРАВЕН. Мистер Травен уполномочил меня принимать за него подобного рода решения.
МАРИСЕЛА. И как мне это узнать?
ТРАВЕН. Как вы узнаете что-либо? Как вы узнаете, каков он, окончательный текст? Единственный способ сделать текст окончательным – убить автора. Но для того, чтобы убить человека, сначала нужно его найти. И как вы собираетесь найти человека, если вы даже не уверены, кто он и существует ли вообще? Если он существует, если он не фрагмент вашего воображения, я подозреваю, что этот Би Травен предпочитает, чтобы в его работах проявлялся философский анархизм и история написания той или иной книги. Вы хотите сделать четким и понятным, единообразить собрание сочинений человека, который вся свою жизнь сознательно наводил тень на плетень. Это похоже на вырубку джунглей. Ему нравятся джунгли. Он воспринимает свое собрание сочинений джунглями. Такие люди, как вы, приходят и пытаются навести порядок. Но установление вашего порядка – это убийство того самого человека, которому вы вознамерились поклоняться.
МАРИСЕЛА. Я никого не хочу убивать.
ТРАВЕН. Любой хочет кого-то убить. Или вы слишком глупы, чтобы понять, что главное во всех этих книгах – прославление анархии? И любая попытка внести единообразие идет вразрез с устремлениями автора? Вот почему вы пришли сюда, знаете ли. Вы думали, что пришли, чтобы найти Би Травена. Чтобы спасти Би Травена. Может, даже трахнуть Би Травена. Но теперь, когда вы здесь, совершенно ясно, что на самом деле вы хотите убить Би Травена. Введение единообразия – это уничтожение. Вы пришли, чтобы вырубить созданные им джунгли. Но джунгли гораздо больше, чем вы. Джунгли пожрут вас. И итоге джунгли побеждают всегда.
МАРИСЕЛА. Чего вы боитесь? Посмотреть в зеркало и увидеть, что кто-то смотрит на вас? Кто-то, кого вы не узнаете? Или кто-то, кого узнаете?
ТРАВЕН. Со мной такое случалось на самом деле. Я увидел незнакомца в зеркале.
МАРИСЕЛА. И что вы сделали?
ТРАВЕН. Я его убил и двинулся дальше.
МАРИСЕЛА. Значит, вы – убийца. Вы тот, кто убил Би. Травена.
ТРАВЕН. Я убил множество людей. Я не помню всех их имен. Джунгли – это не определенное состояние. Джунгли – это процесс. Все в джунглях связано. Все – энергия. Все движется. Процесс пожирает любого, кто входит в джунгли. Он пожирает вас, и вы становитесь его частью. В этом вся красота. Откуда у вас желание все испортить? Откуда это неодолимое стремление уничтожить то, что вы, по вашим словам, любите?
МАРИСЕЛА. Я ничего не хочу уничтожать. Я хочу переводить ваши книги, потому что считаю, что это важно.
ТРАВЕН. Вы думаете, это было бы столь же важно для вас, если бы вы точно знали, кто
МАРИСЕЛА. Я – человек, которому нужно найти Би Травена и сделать точный перевод всех его книг.
ТРАВЕН. Нет такого понятия, как точный перевод. Если только степени отклонения от оригинала. В каждом переводе что-то теряется, что-то вычеркивается и что-то вставляется. Любой перевод – ложь. Как и история, которую каждый человек рассказывает о себе. Переводить – по определению обманывать Вы ведь даже не знаете, кто написал эти книги. За Би Травеном могут скрываться с десяток различных писателей.
МАРИСЕЛА. Почему вы в таком ужасе от себя? С чего это необходимость прятаться за десятком мифических личностей? Почему вам недостает смелости признать, кто вы и взять на себя ответственность за созданное вами?
ТРАВЕН. Значит, вы зарабатываете на жизнь переводами? Вам за них платят?
МАРИСЕЛА. Я переводила, главным образом, пьесы. Была актрисой, и переводила пьесы, в которых хотела сыграть. Но когда наткнулась на ваши книги, осознала, что я хочу делать. Переводить их.
ТРАВЕН. Как актриса, вы изображаете самых разных личностей. Вживаетесь в десятки образов.
МАРИСЕЛА. Да, конечно, но…
ТРАВЕН. Так почему вы хотите лишить Би Травена права проделывать то же самое?
МАРИСЕЛА. Это не одно и то же.
ТРАВЕН. А в чем разница?
МАРИСЕЛА. Разница в том, что я знаю, кто я.
ТРАВЕН. То есть вы думаете, что я или не знаю, кто я, или не говорю? Или вы в тупике по части моей личности, или мы оба.
МАРИСЕЛА. Нет никакого тупика. Просто вы – лжец.
ТРАВЕН. В вашей другой жизни, актрисы, когда вы играли некую женщину, вы становились ею, так?
МАРИСЕЛА. Образно говоря, да, но…
ТРАВЕН. Когда вы плакали на сцене, слезы были настоящими?
МАРИСЕЛА. Да, настоящими, но…
ТРАВЕН. По какому поводу вы плакали?
МАРИСЕЛА. По которому требовалось плакать персонажу, которого я играла.
ТРАВЕН. Как получалось, что грустила несуществующая женщина, а плакали вы?
МАРИСЕЛА. Это эмоциональная память. Я связываю происходящее на сцене с тем, что чувствовала в каком-то эпизоде своей жизни, и мысли об этом заставляют меня плакать.
ТРАВЕН. Другими словами, это была ложь.
МАРИСЕЛА. Это не была ложь. Я просто играла роль.
ТРАВЕН. Но если это делаете вы, почему нельзя мне?
МАРИСЕЛА. Потому что это не спектакль.
ТРАВЕН. Откуда вы знаете, что это не спектакль?
МАРИСЕЛА. Потому что спектакль – не реальная жизнь.
ТРАВЕН. Когда вам снится сон, вы всегда знаете, что это сон?
МАРИСЕЛА. Нет. Обычно – нет.
ТРАВЕН. То есть пока вам снится сон, вы думаете, что это реальная жизнь?
МАРИСЕЛА. Да, но…
ТРАВЕН. А разве спектакль не коллективный сон зрительного зала? Так ведь сказал Ницше.
МАРИСЕЛА. Ницше чего только не наговорил. Он был безумцем.