Травля
Шрифт:
К досаде, Торес так и не нашла в дневнике ответы на то, что произошло между подругами. Как и многое другое, что рассчитывала узнать. Например, о Джеке Рэндэле. О том, как познакомились, как жили вместе, обо всем. Но ничего такого Кэрол не писала. А муж-маньяк, о котором упоминалось в самом начале? Она имела ввиду Джека Рэндэла, или у нее был еще один муж, до него? Она рассказала в дневнике только о своем детстве. Еще немного о том, как жила со своими опекунами, Куртни и Рэем. И все. Никаких мужчин, никакой любви и личной жизни. Потом — только дар и проклятие и все, что с ними связано. Очень много и подробно писала о Патрике, своем сыне. И это произвело на Торес еще большее впечатление, чем ее детство. Описывая своего сына, рассказывая о нем и его поступках, она словно делала это специально для своего мужа. Даже иногда проскальзывало обращение к нему, «Джек», или такие как, «наш мальчик». И тогда Торес поняла, что все это она писала именно для него, для мужа.
К концу записи стали более походить на ежедневник. Заключенная просто вносила ежедневные заметки, описывала, что еще узнала или что сделала. Например, кого у нее получилось освободить, с кем из мертвых или проклятых она общалась и что ей удалось узнать.
Еще она писала про какого-то благословенного, Рэя, который обладал каким-то даром, не таким, как у них. Она мало знала об этом даре, но умоляла Джека разобраться в этом, потому что считала очень важным. Она описывала это, как какой-то свет, который был в этом человеке, и этот свет мог защитить их от проклятия. Отогнать тьму. Он накрывал их, как щитом, отрезая от всего этого. К сожалению, этот свет блокировал не только проклятие, но и их дар. И это было большим минусом. Они почти не могли пользоваться своим даром, еле-еле, с трудом, как было, пока Кэрол жила с Рэем в одном доме и потом — в одном городе. Что даже Луи, самых сильный из проклятых, глава, не мог пробиться через этот свет. Но как только она и Патрик уехали, он их нашел. И дар их проявился, как никогда раньше. Особенно у Патрика. Кэрол была уверена, что с помощью Рэя можно было защитить и спасти Патрика.
Последние страницы были пропитаны ужасом и отчаянием. Она писала, что узнала, что Патрик проклятый, который очень долго находился в тумане, и которого в своих целях оттуда вытащил Луи, как она вытаскивала жертв тумана, возвращая их в этот мир, предоставляя возможность заново родиться. Так родился и их сын. Луи его освободил, и он родился, у нее, проклятой. Она не знала еще, что собой представляет проклятый, рожденный заново, и почему нельзя, чтобы они возвращались в мир живых, сокрушалась, что при жизни не успеет узнать всего, и просила Джека разобраться…
«Я должна была оставаться с нашим мальчиком, чтобы помочь и защитить, но я не могу. Я пыталась воспротивиться смерти, но не смогла… Благословенный мог меня спасти. Я могла жить под защитой его света. Сначала я просто ошиблась, посчитав, что благословенный — это Тимми. И только когда вернулась в Сан-Франциско, поняла, что это Рэй. Но это ничего не изменило. Ведь у меня все равно не было возможности быть с ним, потому что есть ты… а ты бы никогда не позволил. Позволь ему спасти хотя бы Патрика. Примирись с ним, ради сына. Объединитесь, чтобы спасти его. Объединитесь с Патриком. И найдите ответы на все вопросы. Рик сейчас очень сердится на тебя, но он любит тебя и все так же намерен защищать. Я умру до казни, и он не сможет в этом больше винить тебя, ведь меня убьет не приговор, а туман. В любом случае, ты должен наладить с ним отношения, ты сможешь, я уверена. Он сбежал, я знаю, ушел от тебя, когда меня арестовали. Не пытайся больше его обмануть, Джек. Его дар, возможности которого и силу я так и не узнала до конца, все равно откроет ему правду. Он узнает через мертвых или Луи. Или, если это связано со смертью, увидит сам. Говори отныне ему только правду, какой бы она не была. Или ты навсегда потеряешь его доверие. Сейчас он с Касевесом, попросил его уехать. Я это знаю, потому что он может выходить со мной на связь, а это значит, что Рэй далеко и не блокирует его дар.
Кстати. Кавесес ко мне приезжал, не знаю, известно ли тебе об этом. Предлагал свою помощь, уговаривал не сдаваться, бороться. Хотел лично взяться за мое дело. Но я отказалась. Видел бы ты его… Его глаза, которыми он на меня смотрел. Бедный Уилл! Мне так его жаль. Я причинила ему столько беспокойства, переживаний. Он страдает из-за меня, я это видела. Я знала, что так будет. Потому и не хотела, чтобы он знал. Хватит. Я не хочу больше его мучить. И других. И на твои письма я не отвечала, Джек, не потому что винила во всем тебя. Нет. Я просто боялась снова обрести надежду, поверить в то, что ты меня спасешь, как ты снова мне обещаешь. Но ни ты, ни Касевес… вы не сможете меня спасти. Потому что приговор мне вынесли не присяжные и суд, а мое проклятие, задолго до суда… А против него вы бессильны. Хватит, Джек. Пожалуйста, хватит. Я больше не могу. Не давай мне надежду, которая снова не оправдается. Это очень жестоко. И у меня не осталось больше сил на то, чтобы это снова пережить. Я потеряла веру, Джек, в свое спасение, как когда-то потеряла веру в твою любовь. Но я верю в твой ум,
Торес перевернула страницу и увидела последнюю запись.
«Джек, смерть пришла, я чувствую ее! Она уже здесь… О, Боже, до родов еще месяц, я не понимаю, почему… Ребенок должен выжить, он не должен умереть. В нем может быть проклятие, которое передалось от меня. Если тест ДНК покажет, что ребенок не твой, умоляю, отдай его Рэю. Его свет, его дар защитит его от проклятия, пока Рэй будет жив и рядом с ним, он будет в безопасности. Если же твой, то постарайся, чтобы он тоже оказался поближе к Рэю или его детям, в них тоже свет.
Прощай, Джек. Мой любимый. Да, любимый, и я хочу, чтобы ты знал, что я ни на миг не переставала тебя любить, и буду любить до последнего вздоха. Я потеряла веру в твою любовь, и так и не смогла снова в нее поверить, хотя пыталась, и мне так хотелось. Пыталась до последнего. Верила тебе и доверялась снова и снова, обманываясь, зная, что нельзя этого делать, и в душе на самом деле уже не веря… Я не понимаю, почему так. Почему и зачем доверялась тебе снова и снова. Наверное, потому что мне очень хотелось. Потому что любила. Ты всегда смеялся над моей наивностью и доверчивостью, пользовался ими, чтобы обмануть меня. Я так и не поняла, как можно, и зачем так поступать с тем, кто любит тебя, кто хочет тебе верить. Ты говорил мне, что никогда не предавал меня по-настоящему. Но что это значит «по-настоящему»? Быть любовником моей единственной подруги — не предательство? Не предательство попытка убить того, кого я любила, кто спас меня от матери — Рэя? Ты убил Куртни, и простить тебе ее смерть не в моих силах. И это не предательство? А Даяна? Как ты мог с ней такое сделать? И откуда только такая безжалостность? Она же любила тебя. За это ты ее убил? За то, что боролась за свою любовь, за тебя?
А там, в подвале, когда я тебя освободила, несмотря на то, что боялась тебя и понимала, что не смогу убежать, ты снова меня запер в том подвале… после всего, что мы там пережили. После того, как я тебя освободила. Ты держал меня там, больную и истерзанную, заставляя страдать, и грозился убить. Это тоже не предательство? А как ты меня бил… и не мог остановиться. Вспомни. Остановился бы ты, если бы не пришел Патрик? А потом еще хуже… То, что ты мне говорил… обо мне, моем детстве… о твоей женитьбе на мне. Твой ремень причинил мне меньшую боль, чем эти слова. Но ты ведь это знал, потому и говорил мне все это. Ты бил по самому больному и незащищенному. Ты хотел причинить мне боль, самую сильную, на какую только был способен. Растоптать, унизить, уничтожить. Как ты со мной обращался… с каким презрением, неприязнью. Как столкнул ногой с кровати и сказал, что мое место на полу. Под ногами. Какими словами обзывал…
Когда Патрик напал на Свон, и мне пришлось ее добить, и я позвонила тебе, попросила помощи, ты обманул меня, сказал оставаться на месте и ждать тебя, а сам вызвал полицию. И меня схватили у тела, со следами крови на одежде. Это не «настоящее» предательство? Но даже после этого я снова поверила тебе, когда ты пообещал, что вытащишь меня из тюрьмы. И оказалась здесь, в камере смертников. А ты продолжаешь мне писать, что любишь меня, что спасешь, что мы снова будем счастливы. Продолжаешь издеваться, даже теперь. Ты хоть представляешь, какого мне это читать после всего? Конечно, представляешь. Потому и пишешь. Что же, я понимаю, почему ты так безжалостен со мной — потому что я была безжалостна с тобой, заставив похоронить сына. Тебе не нравится, что тебя обманули, что проявили по отношению к тебе такую жестокость. Да, я тебя не пожалела. Признаю. Но разве ты сам когда-нибудь кого-то пожалел? Ты мстишь мне за то, что я поступила с тобой так, как ты сам всегда поступал во всеми, включая меня? Прислал эту Торес. Зачем?
Что же, все это уже не имеет значения. Я не собиралась все это писать и прощаться с тобой вот так, вспоминая все обиды. Но оно само вылилось. Не смогла удержать. Я всегда пыталась скрыть от тебя то, какую ты причиняешь мне боль, но теперь, умирая, не хочу… наоборот, я хочу, чтобы ты знал. И о моей любви, и о моей боли. Я хочу оставить их здесь… Я так устала, Джек. Ты даже представить себе не можешь. Я не хотела и не хочу умирать вот так… Но кому дано выбирать? Я умираю в страхе за своих детей, с сердцем, переполненным смятением, болью и тревогой. Я даже не смогла простить и избавиться от своих обид… Мне не познать покой в последние мгновения жизни… Это тяжело, очень тяжело, умирать вот так. Как бы мне хотелось, чтобы ты был рядом… как с Куртни, когда она умирала. Может, мне не было бы так страшно, если бы ты взял меня за руку. Я боялась тебя, но рядом с тобой, до того, как мы стали врагами, я не боялась ничего и никого…».