Требуется чудо
Шрифт:
И безлюдный зал ожил.
Зашумел, заволновался партер, замелькали, выплыли откуда-то то из черной глубины, стали резкими, контрастными живые человеческие лица, взлетели, как голуби, аплодисменты, а невидимый оркестр на совершенно пустом балкончике грянул звенящий туш, и надо всем этим ярким и шумным многолюдьем, переливаясь и сверкая, летела настоящая ракета, а под ней, на трапеции - вот это уж и вправду почудилось!
– напряженной струночкой вытянулась тоненькая воздушная гимнастка...
И вдруг все сразу исчезло. Даже прожекторы, опоясывающие купол, погасли; только горели аварийные лампы, еле-еле освещая безлюдный зрительный зал. Ракета-"вертушка" перестала жужжать - мотор отключился - и плыла по кругу по инерции, гасила скорость.
Из окошка электриков над директорской ложей кто-то выглянул и заорал на весь цирк:
– Что вы там навключали, черт бы вас подрал?! У меня предохранители на щите выбило...
– и уже спокойнее: - Предупреждать надо...
Прожекторы вокруг купола снова зажглись, моторчик зажужжал, и ракета опять начала набирать скорость. А зал был по-прежнему пуст: прибор Александра Павловича "молчал".
– Перегорел, - констатировал Александр Павлович. Он перегнулся через барьер, выдернул вилку из розетки, начал наматывать провод на пластмассовую катушку.
– Вот тебе и ответ. Грант, - сказал он, - не выйдет трюка. Факир был пьян...
Наташа смотрела на Александра Павловича как на чародея, на всемогущего мага, хотя, честно говоря, сам Александр Павлович не ведал, как положено глядеть на магов и чародеев. Наверно, с восхищением пополам со страхом?.. Тогда накладка: страха во взгляде Наташи не замечалось, зато восхищения...
– Что это за штука, Саша?
– Грант наклонился над прибором, внимательно его рассматривая. Восхищения в его голосе не слышалось - одно деловое любопытство.
– Сам сделал?
– У меня кишка тонка, - усмехнулся Александр Павлович.
– Подарили.
– Кто?
– Бем. Слыхал?
– Рудольф Бем? "Король магов"?.. Он же умер, по-моему.
– Два года назад был живехонек. Живет под Брюсселем, домик у него там. Полдня я у него просидел, обедали, ужинали. Старик расчувствовался и подарил мне эту штуку. Сказал, что сам хотел воспользоваться, да не успел.
– А ты чего же?
– Веришь: впервые включил. Чего-то боялся. Не мое...
– А ты у нас можешь только свое... Что за принцип, интересно? Голография? Ты хоть его разворачивал, Кулибин?
Александр Павлович посмотрел на Наташу. Она напряженно слушала их разговор, и слово "голография", произнесенное Грантом, явно было ей знакомо - от мамы, наверно; более того, слово это - реальное и основательное - могло перечеркнуть сказку, только что показанную ей Александром Павловичем. А ведь он для того лишь и вспомнил о приборе "короля магов", а то лежал бы он в кофре мертвым грузом до скончания веков...
– Нет, - сказал Александр Павлович, - я его не разворачивал. И никакой голографией здесь не пахнет, Грант. У тебя дурная привычка: искать любому чуду реальное объяснение. Зачем? Грант оторвался наконец от прибора, глянул на Александра Павловича, потом - на Наташу, понимающе улыбнулся:
– Ты прав, Саша. Дурная привычка. А чудо у тебя - первый сорт! Я же всегда говорил: ты - великий волшебник.
– Он подмигнул Наташе: - А ты мне понравилась, принцесса. Ты цирковая.
– Она не цирковая, - поправил Александр Павлович.
– Ты меня не понял, Саша. Она может расти в семье пекарей, токарей, слесарей, кесарей, все равно она цирковая. Придет время - сам увидишь... Прощай, принцесса. Когда захочешь - приходи. Не стесняйся. Спросишь Гранта Ашотовича - все тебе будет...
– помахал рукой, легко перепрыгнул через барьер и скрылся в форганге.
Александр Павлович прибор в ящик уложил, взял Наташу за руку и повел в гардеробную. До встречи с Валерией времени оставалось навалом, и он собирался показать Наташе запланированную программу - трюк с прибором Бема заранее не планировался - с десяток забавных фокусов: с шелковыми платками; с лентами, бесконечно вылезающими из фальшивой бутылки из-под шампанского; с фирменными монетами, пригоршнями высыпающимися в серебряное ведерко из самых странных мест - из пустой ладони, из уха, из носа, из выключателя на стене, из водопроводного крана, наконец; с толстой иголкой, легко "прошивающей" сплошное стекло; с дюжиной футбольных мячей, поочередно выскакивающих из плоского чемодана-"дипломата"... И еще в гардеробной - в холодильнике - спрятано было ореховое мороженое и шесть запотевших бутылочек с фантой.
...Программу они выполнили полностью. Еле успели к институту в назначенный срок.
Валерия уже стояла на ступеньках, нетерпеливо смотрела на дорогу. Александр Павлович затормозил, и Наташа немедленно вышла из машины, пересела на заднее сиденье. Александр Павлович этот факт отметил, но комментировать не стал. И возражать не стал, хотя - странное дело!
– он предпочел бы, чтобы сейчас рядом с ним по-прежнему сидела Наташа...
– Опаздываете, - сказала Валерия.
– Минута в минуту, - возразил Александр Павлович.
– Ты просто раньше вышла. Куда поедем?
– Домой. Наташке уроки делать надо, а у меня в понедельник доклад на кафедре, хочу подготовиться.
– Значит, я свободен?
– Хочешь - можешь сидеть рядом со мной. Только молча.
– Спасибо за честь... Я отвезу вас и вернусь в цирк: у меня половина багажа не распакована.
– Наше дело предложить... Ну как поразвлекались?
– Наталья, как?
– спросил Александр Павлович, глядя в зеркальце: Наташа в нем отражалась.
– Очень хорошо, - сказала Наташа и замолчала.
– И это все?
– удивилась Валерия.
Если с утра, как Наташа утверждала, она была "злой-презлой", то к вечеру явно отошла, подобрела.
– Она еще не разобралась, - поспешил на помощь Александр Павлович. Столько впечатлений...
Удивительное дело: он сейчас легко мог поставить себя на место Наташи. У нее появилась своя тайна - единственная, необычная, сладкая-пресладкая, такая, в которую и пускать-то никого не хочется. Пока не хочется. А потом видно будет... И еще приятным казалось, что эту тайну делил с Наташей и он. В отличие от Валерии...