Трем девушкам кануть
Шрифт:
Юрай решил ждать ночи, но уже вечером вдруг понял: никто не придет. Раздался телефонный звонок, и когда Юрай ответил: «Алло!» – на том конце рассмеялись. И все. И больше ничего. Человеколюбивый пошел нынче убивец. Убьет – огорчается и плачет, не убьет – смеется и радуется.
Участковый врач, скорбно качая головой, выписала Юраю кучу лекарств, витаминов, дала бюллетень и посоветовала взять отпуск. Отпуск ему еще не полагался, «ходить по бюллетеню» в «наше время» вообще себе дороже. Пить же лекарства от газа-яда смешно, все равно что от гриппа смазывать ножку от кровати йодом.
Надо было жить. И в это «жить» – миролюбивое по старым юраевым
Такова была теория, то бишь действо в голове.
Найти человека в большом городе и всегда непросто, а сейчас вообще пустой номер. Попытки последить за домом Лидии Алексеевны не давали ничего, телефон ее по-прежнему отвечал женским голосом. Попросить маму навести справку о Севе Румянцеве в Константинове Юрай боялся. До смерти боялся. Ему регулярно снился пожар на мамином дворе, ее беспомощный крик. Он даже написал тетке письмо, не съехаться ли им – пожилым интеллигентным дамам – для общего отгадывания кроссворда с фрагментами из «Науки и жизни»? Тетка ответила быстро и честно: очень опасно объединять старые привычки, фобии и мании под одной крышей. Человек к старости становится очень большим, даже если и усыхает до подростковых вещей. И чем дольше было одиночество, тем больше места занимает старый человек. «А мы, Юрай, давние вдовицы». Дальше шел пассаж о замках с проходами, башнями и подвалами, в которых только и место старику, где он вольно разместил бы свой скарб и был бы счастлив. «Чем бедней человек, тем больше у него скарба, – философствовала тетка. – Не в смысле рухляди, барахла, а в другом, понимаешь? Неосуществленное ведь все равно осуществляется… в душе. Юрайчик! Этому „в душе“ тоже надо место. Поэтому не толкай двух старух в плен друг к другу. Оставь им волю».
Это странноватое письмо, естественно, вызвало и другие странные мысли. Вот и он один. Вот и он обрастает исключительно тем, что «в душе». И уже даже странно представить в этом устоявшемся одиночестве кого-нибудь с параллельной его чашке чашкой, с чужим правом пересекать территорию его внутренней земли: ведь невзначай можно погубить не видные другому всходы или наступить на плотину? А где ты сейчас найдешь человека с легкой поступью и малым весом? Чтоб эфирно так, нежным колебанием существовал рядом и не существовал одновременно же?
Единственный человек – удивительное дело! – который возник при этом потоке мыслей, была Нелка. «Вот Нелка, – подумал он. – Хорошая девчонка… Можно сказать, лучше нет, но мы же постоянно в сваре. И это при том, что я стал с ней такой деликатный, аж самому противно».
Нелка позвонила через три дня. Собирается их старая «спутниковская» команда. «Я вообще не уверена, что хочу идти, но если ты мне составишь компанию…»
– Составлю, – ответил Юрай.
Они были хороши собой, эти бывшие комсомольские мальчики. Их лица, уже примелькавшиеся в рекламах разных там фондов, обществ и банков, и вживе были вполне улыбчивыми и доброжелательными. Разве что эта, еще не отточенная до артистизма, – манера слушать и слышать затылком. Этот напряг в плечах и лопатках. А с чего, спрашивается, напряг, если все свои? Так ведут себя только-только окончившие обучение молодые собаки. С ними уже можно выходить в свет, но, не дай бог, их случайно задеть: забывают, сволочи, образование.
Юрай с Нелкой примостились на подоконнике, пришлось, правда, прикрывать спину Нелки шторой – из окна дуло, зато обзор был что надо. Нелка тихо вела репортаж, кто есть ху, Юрай же тянул джин с тоником и думал, что – да! – в общем, все мило. Приятная тихая музыка, хорошие выпивка и закусь, веселые крики приветствий там и сям, но – если честно – то он бы предпочел за столом сидеть, а не бродить вокруг него… Он бы предпочел прежние, жизнью проверенные тосты про врагов, чтоб они сдохли, или что-нибудь про любовь и женщин.
«Неужели я такой старый? – подумал Юрай. – Посидеть охота…»
– Какие все чужие! – улыбаясь, тихо и грустно сказала Нелка. – Просто не узнать!
И Юрай, который тоже как бы жалел о чем-то ушедшем, на эту Нелкину печаль ответил:
– Все это сволота, – сказал он. – Извини, дорогая, за ее счет сидим и кормимся, но это сволота. Была и есть. Страна имела огромный питомник по выращиванию хищников. Твой, к примеру, «Спутник». Отцы-коммунисты знали, что когда-нибудь будут открыты ворота и молодая зубастая стая выкинется наружу. Ты играла с ними в питомнике. Они были детьми. Злобными и веселыми, хищными и щедрыми, умеющими перекусывать одним смыканием челюстей, но детьми. Теперь они получили аттестаты, они вольные. Они среди нас. Они родят детей, и те будут еще получеловеки-полузвери. Потом еще, еще… Хочется назад, в питомник?
– Нет, – ответила Нелка, – нет. Совсем не хочется. Ты же знаешь, девять месяцев обязательно для вынашивания детей? Нельзя ли побыстрее?
– Стать кошкой, – ответил Юрай.
– Я не знаю, – задумчиво проговорила Нелка, – как все-таки относиться к переселению душ, – что-то во мне это не приемлет, – но если тому быть… То я бы хотела вернуться в прошлое… Куда-нибудь на мельницу. Чтоб она скрипела день и ночь, чтоб я была вечно обсыпана мукой и чтоб мне приходилось носить из-за этого белый чепец, а вечерами я снимала бы его и встряхивала волосами. Дичь, правда?
– Не ври, – сказал Юрай. – Ты это сейчас придумала. Неадекватная реакция на джин. Если бы можно было вернуться, я бы вернулся в прошлый год и…
И почему он ей все рассказал именно тут?
Стоило так долго таиться и скрывать, стоило, наконец, бояться за Нелку, чтобы рассказать ей не только все, но и в самом что ни есть неподходящем месте…
– Я чего-то подобного ждала, – ответила Нелка. – Чего-то криминального. У моей мамы есть один странный предмет гордости – она никогда не имела дела с участковым. Мы перешагнули этот рубеж личной святости, да, Юрай?
Она сказала «мы». И еще она сказала:
– Ты из-за них сюда пришел? Ты здесь ищешь следы Румянцева? Я не сержусь… Я понимаю… Надо было сказать раньше… История-то дикая… Как ты с ней живешь, бедный? – Она первый раз в жизни сама взяла его руку и прижалась к ней щекой.
– Больше всего на свете, – тихо сказал Юрай, – я хочу отсюда уйти. Но скажу тебе другое: слезай с подоконника и разомни косточки. Ты должна поспрошать у своих дружков, не видел ли кто Лодю? И, соответственно, где, когда и прочее?