Трем девушкам кануть
Шрифт:
– А можно и ей найти хорошего адвоката?
– Нет. Хороший адвокат – дорогой адвокат. А у ее родителей таких денег нет.
– Значит, безнадежность? Полная? Навсегда?
– А что это за мания ждать хорошего конца? С какой стати? Конец, скорее всего, и бывает плохим. В сущности, он только таким и бывает.
– Пошел ты к черту! – засмеялся Юрай. – На отведенном мне Богом участке жизни будет побеждать добро.
– При помощи самосуда?
– Я называю это иначе. Возмездием.
– У тебя нет шансов.
– Я знаю, – ответил Юрай. – Я ведь не она. Не пойду с вилами наперерез.
– Есть предположение, – ответил Леон. – Давным-давно существует приватная больничка для рефлексирующих начальников и их женщин. Там можно лежать, туда можно приходить на день, на пять, принимать процедуры, уходить, возвращаться. Там хорошо, как в раю, и очень, очень закрыто. Вот где легко скрыться, сказавшись больным. Но учти, никаких справок там тебе не дадут. Кроме всего, боссы там снимают синяки на морде и выходят из тяжелых похмелий. Это почти государственная тайна, как раньше, так и теперь. Траченых скукой приближенных к высшим телам дам щекочут выписанные с гималайских высот китайцы, и нечего это знать отдельно взятому человеку.
– Ну и хорошо, – ответил Юрай, пряча в карман адрес. – Дело идет к теплу. Можно поторчать на улице и понаблюдать.
«Больные» разъезжались на выходные. В пятницу вечером припарковаться было негде, и машины приходилось оставлять далеко от скрытого в переулке незаметного дома. Юрай стоял возле галантерейного киоска, и ему дважды предложили презервативы из Японии, сливной бачок из Греции, «смятану» из Минска, а также переспать со здоровенным дядькой, который сколько вожделел, столько и напуган был и вообще казался простым прорабом с простыми рядовыми потребностями, поэтому, когда какой-то паренек сказал прорабу: «Пошли, любимый!» – Юрай даже обрадовался за него. В конце концов! Древним грекам можно, а прорабу нет?!
Пока наблюдал нехитрую «сцену любви», чуть не проглядел Лидию Алексеевну и Лодю. Они, не торопясь, шли к машине и чему-то смеялись и ели, видимо, чипсы из одного пакета. Лодя отрастил бородку, классную бородку, составляющую единое целое с классной стрижкой. Вообще он был хорош и весел и даже заслуживал, на взгляд Юрая, подруги более молодой. Лидия же Алексеевна хоть и смеялась, но все равно казалась напряженной, и она, а не Лодя, оглянулась вокруг, как бы высматривая Юрая. Пришлось ему сделать шаг в сторону, но Лидия Алексеевна все продолжала смотреть туда, где киоск. Юрай даже занервничал, не оплошал ли, не попался ли в своем дозоре. А машина, между прочим, к которой они подошли, была «черная, низкая и как бы с крыльями». Совсем, как баба Саня описала.
В ближайший же выходной Юрай поехал в Михайлову деревню. И это была ошибка – ехать в воскресенье, – потому что деревня словно вымерла. Контора оказалась на здоровенном ржавом замке, магазин на таком же. Калитка Михайловой хозяйки была перекручена проволокой, а окна закрыты ставнями. К кому еще податься? Подался на кладбище. Вокруг могилы Михайлы стыла вода, а сама она так и гляделась: присыпанным человеком со скрещенными руками. Юрай сел на чью-то лавочку, испытывая острое желание выпить. В сумке лежал литр спирта, хоть глотай неразбавленный. «Разбавь водицей из копытца, – будто услышал Юрай, – тебе не страшно. Ты и так козел». Юрай развернулся, на него в своем неизменном одеяле смотрела баба Саня, и губы ее шевелились.
– Это вы мне сказали? – спросил Юрай.
– Кто же еще! Приехал ни то ни се… Девять дней пропустил. Сорок еще не пришло. Никакого понятия. Пошли ко мне, что ли…
У старой халупы уже стоял мужик, тот самый, который превращался в божество во время принятия спирта. В накинутой на плечи фуфайке он стоял и ждал, и смотрел в их сторону.
– Вот нюх! – с уважением сказала баба Саня. – За версту чует, леший!
«Не дам им бутылку, пока не выспрошу, – решил Юрай. – А то они такое мне нарасскажут».
Баба Саня, снимая с себя одеяло, внимательно посмотрела на Юрая.
– У тебя какие будут вопросы? – спросила она. – Ты ж не просто так…
– Баба Саня! – благодарно посмотрел на нее Юрай. – У меня жизнь не жизнь, пока не докопаюсь, кто тогда в день Михайловой смерти приезжал сюда на машине. Ну неужели ж никто их в лицо не видел? Ведь машина за клубом стояла, в ней сидел человек. Курил. Потом машина ехала, не быстро, у вас по вашим колдобинам быстро нельзя. Возле скотного двора развернулась. Получается, мимо всей деревни проехала. И чтоб никто ничего?
– Она задами ехала, машина, – сказала баба Саня. – Возле меня как раз петелечка на главную дорогу.
– Вы такая приметливая, – польстил Юрай, – и чтоб не увидели, кто в ней сидел?
– Я ж говорила… Я ж думала – смерть… За мной. А у меня не все еще собрано для этого дела… У меня нервы так и всколыхнулись… Ты сам попробуй умереть, не приготовившись заранее… А уже когда я на них плюнула…
– На них? – быстро переспросил Юрай.
Замолкла баба Саня, как бы даже растерялась.
– Вот ты сказал… А и правда… Мне в заднее оконце две головы помнятся… Две. – Баба Саня напряглась. – И зверька рыжая на стекле болталась. Туда-сюда, туда-сюда…
– Этот, из машины, – подключился вдруг божественный мужик, – мне на скотном встретился. Ходил я за фуражом. Дружок твой чего-то там возле забора стоял, наклонившись, я ему «здрасте» крикнул, он не услышал, а тут навстречу этот… Очки у него такие, как зеркало… Посмотрел на меня и пошел дальше.
– Ничего не сказал?
– Сказал, – угрюмо ответил мужик. – «Воруешь, дед? – спросил. – Все тащишь и тащишь?» И по мешку меня хрясь, что, мол, там? Иди, говорит, я тебя не видел… Я и побежал. Думал, может, пошла новая мода ловить за фураж?
– Так он шел к Михайло?
Задумался мужик.
– И не знаю, что тебе сказать. К нему или обратно?
– Пошли, – попросил Юрай. – Пошли, покажешь, а ты, баба Саня, закуску сваргань какую ни есть.
Но баба Саня завязывала узелки одеяла.
– Я, может, тоже чего вспомню на свежем воздухе, – ответила она. – Закуски у меня городской все равно нет, а картошка стоит сваренная.
Ну и что узнал Юрай? Ничего. «Я вот туточки, а он вот туточки. Я, значит, сюда, а он, значит, туда. А Михайла возле забора».