Третье новое поселение имени Сууваренена
Шрифт:
Тусеми рывком подняли с земли двое. Они почему-то смеялись и дергали Тусеми за волосы. Он не мог освободиться от крепкой хватки охранников, голова раскалывалась от пульсирующей боли, и он ничего не понимал...
Тусеми видел, как на площадь, освещаемую тусклым светом факелов, выбегают из домов испуганные раздетые люди, вытягивая перед собой руки, - так им велели люди в темно-бардовом. По вытянутым рукам били дубинками. Люди кричали от боли и затем их руки, обездвиженные болью, связывали толстой бечевкой за спиной. Визжащих от страха детей сгоняли куда-то, а тех, кого не отпускали матери, буквально вырывали из цепких материнских рук и швыряли в темноту. Людей согнали в кучу. Тусеми оказался между Суувеси Селебе, чье лицо было разбито в кровь, и молодым парнем, согнувшимся от боли, - кто он и из какой семьи, он не мог вспомнить, и от этого он заплакал. Прямо перед ним
– ...Вы обвиняетесь в распространении заведомо ложных слухах и действиях, направленных против Великого Сплочения! Вы совершали опасные преступления, за которые вам грозила бы смертная казнь, но наш любимый правитель милостиво дарует вам жизнь! Вы арестованы и будете препровождены в новое поселение, где займетесь общественно полезным трудом! Вы будете перевоспитываться через добровольный труд и в любви к нашему мудрому и справедливому правителю, жить по-новому, жить в Великом Сплочении! Ваши дети будут жить и воспитываться в государственном интернате, где им привьют настоящую любовь к нашему правителю, где они выучат идеи Великого Сплочения!..
Кто-то беспрестанно плакал, кто-то, - Тусеми вздрогнул, - отчаянно ругался, произнося оскорбления, что пристало говорить какому-нибудь ха-наи, но отнюдь не лоймену...
Им не позволили забрать вещи из домов. На расспросы Тусеми старший инспектор, - а это ему принадлежал равнодушный голос, только рассмеялся. Тусеми не понял, что смешного в испуганных людях с разбитыми лицами и руками; что смешного в мертвом Кебе или в плаче матерей; он не понимал странного веселья людей Министерства порядка. "Может, они пьяны - напились букнерекской "сухой воды" и разбухли от неё как рыба хо-ху? Или нажевались листьев гесеби листьев наркотического харраменского растения?" Тусеми не знал, и ему было страшно. Одиночество, вот что он почувствовал, стоя среди испуганных и перепачканных кровью людей, страшное одиночество...
Их, как стадо баранов, повели из селения: руки связаны за спиной, за каждый шаг в сторону - болезненный удар дубинкой по голове, равнодушные окрики и унизительный смех охранников. Тусеми обернулся и увидел, как далеко позади него горят дома, сараи, деревянные мостики, крохотный причал и лодки, - горят, потрескивая и рассыпая по сторонам желтые искры. Селение Суусасети горело и освещало путь его бывшим жителям...
Их вели днем и ночью.
Куда - никто не знал. А когда Тусеми попытался об этом спросить у старшего охранника, - старший инспектор куда-то исчез, словно растворился в ночи, - его сильно побили. После этого Тусеми несли на плечах двое мужчин из рода Ваата. Он стонал, обхватив сильные шеи руками, а когда боль становилась нестерпимой, тихо плакал: воды страдания уносили боль с собой, и облегчали тело...
Они шли, не останавливаясь в мелких деревушках. Они не заходили в города, что встречались на пути. Трое человек умерло - раны, нанесенные людьми Министерства порядка, загноились и воспалились. Еще двое выглядели очень плохо: сморкались кровью, кровью откашливались, кровь текла у них из ушей. Вместо того чтобы отправить тяжело больных людей в одну из ближайших деревушек, старший охранник приказал их бросить. Их бросили на дороге, бросили умирать и Тусеми не мог найти себе силы воспротивиться этому: он хрипел, но ничего не мог сказать связного. Он не был ло-ломени. В тот момент он больше был похож на рыбу хо-ху. Мужчина из рода Ваата из осторожности прикрыл рот Тусеми: он боялся, что ло-ломени побьют дубинками и тоже бросят на дороге. Тусеми было стыдно за осторожного мужчину. Ему было стыдно за старшего охранника, за его подчиненных, за своих людей, за этот край. Ему было стыдно. Он не мог говорить: хрипел и плакал. Откуда-то изнутри поднималась острая жалость к самому себе, он старался отогнать её прочь, но она приходила снова и снова...
Жители деревушек смотрели на колонну арестованных с плохо скрываемой ненавистью. Словно лоймены были ворами. Словно они были гнусными ворами, которые крали последнее у бедняка, и их поймали на краденном. "За что?" мысленно спрашивал Тусеми у настороженных крестьян, - "Что сделали вам Речные люди, чтобы их так ненавидеть? Разве Речные люди хоть когда-нибудь причиняли зло?!.." Настороженные крестьяне
Охранники больше не били их - только подталкивали древками копий, чтобы не останавливались. Бесконечное хождение прерывалось на короткие остановки. Иногда они получали по глотку воды - вода была ледяной и мутной. Она выламывала зубы и обжигала гортань. Тусеми, после выпитой воды, мучительно кашлял - в его горле поселился "сухой огонь", словно он был ха-наи... Иногда им давали по черствой лепешке из прошлогодней муки - приходилось грызть окаменевший, плохо пропеченный хлеб, пахнущий пылью. Хлеб был страшно сухим и дер горло, и Тусеми казалось, что он испечен не из муки, а из амбарной пыли. Иногда им ничего не давали...
Через шесть дней арестованные увидели вдалеке пологие крыши каких-то низких строений и дым очага. Как позже узнал Тусеми, это было "третье новое поселение имени Сууверенена" и отныне они должны были здесь жить.
Прошел год с небольшим. Тусеми уже привык к странной жизни в "новом поселении". Его больше не удивляло: зачем ставать рано утром, когда ещё темно и даже птицы в лесу крепко спят, - идти в мастерские, идти на поля, идти в лес, чтобы прокладывать дорогу. Почему это нужно делать каждый день и под присмотром равнодушных охранников. Почему за это не полагается платы. Никакой платы, даже самой маленькой... Это называлось "общественно полезный добровольный труд". Тусеми первое время не понимал, что значит "общественно полезный". Полезный обществу? Но лоймены испокон века честно трудились и приносили пользу не только себе, но и другим людям. Что значит "добровольный"? Их силой пригнали сюда, как скот, и как скот насильно заставляют делать тяжелую работу. Где здесь "добровольность"?.. Несколько раз получив дубинкой, он больше не задавал подобных вопросов. Теперь он старался просто не задумываться над чудовищными противоречиями, бурно растущими в "новом поселении". Из его людей в "новом поселении" осталось жить только двадцать три человека. Шестеро умерло уже здесь: одного убили потому, что он отказывался бесплатно работать. Он наотрез отказался идти вместе с другими. И на глазах ещё полностью не проснувшихся лойменов к отказавшемуся подошли двое охранников и молчаливо переломали все кости, а затем, его тело как соломенную куклу, что делают на празднество Геммерен-иладана, потащили волоком по земле.
Другого, - это был тот самый мужчина из рода Ваата, что помогал Тусеми переносить долгую дорогу из Суусасети, - после побоев скончался от кровоизлияния. Он не хотел славить правителя. "За что мне его славить, если мой дом сожгли, моих детей отобрали, а меня как животное пригнали сюда и заставляют вкалывать на полях?!" - кричал мужчина, грозя мозолистым кулаком стражникам. Ответом ему были удары дубинок. В ту же ночь мужчина умер.
На следующий день Тусеми добился разговора с наместником "нового поселения". Он как руководитель лойменов имел ещё какое-то влияние на своих людей, и потому его приняли в здании административного совета. Наместника звали "господин Асеби" (его имени по рождению никто не знал). Асеби был отставным военным - рослый, подтянутый человек с совершенно лысой головой и покалеченными руками.
– Что ты хотел мне сказать, тог-гессер Тусеми?
– сухо поинтересовался наместник: в "новом поселении" его жители не имели имен по рождению и все именовались тог-гессерами - "добровольными поселенцами".
Тусеми низко поклонился, - удары дубинок научили его официальной вежливости. Затем он извинился за мужчину из рода Ваата: он уже был мертв и потому не знал стыда, который испытывал пожилой ло-ломени. Тусеми просил, чтобы охранники больше не били лойменов. Он, как ло-ломени, обязуется, что люди отныне не будут говорить преступных речей и будут выполнять работу в срок и без ропота. Больше всего Тусеми хотел плюнуть наместнику в лицо, несмотря на то, что он лоймен. Но он боялся за людей и не хотел, чтобы кто-то из них пострадал из его глупой гордости.