Третье поколение (сборник)
Шрифт:
— Там, на полях сражений за демократию, — выплевывал из себя в мегафон оратор, делая неопределенный жест рукой, — гибнут лучшие сыны отечества. Они проливают кровь за нас с вами. За наши свободы! Они отдают свои жизни за святое дело! Это ваши дети несут миру свет равенства и братства! Это ваши сыновья и братья, мужья и внуки, знакомые и незнакомые вам! Каждый из них достоин вечной славы! Каждый достоин высшей награды! Имя каждого из них кровью вписано в сердце каждого из нас! И пусть в ваших сердцах не меркнут их имена! Пусть ваша горячая любовь
По лицам стоявших с ним рядом Фауст не мог определить, понимают ли они, о чем идет речь. Все смотрели на человека в дорогом необычном костюме и молчали.
— Сегодня, — в голосе выступающего зазвучала торжественная медь, — участники нашего митинга получат подарки от правительства. Это скромный дар тружеников полей труженикам города. К сожалению, транспорт немножко задержался, придется подождать. У вас есть ко мне вопросы?
Вопросов не было. Все ждали.
— Тогда позвольте мне задать вам несколько, — оратор с помощью солдат спустился вниз.
— Положа руку на сердце, ответьте, сограждане, чем вы конкретно помогли делу борьбы нашего правительства с внешними и внутренними врагами? — он встал красиво, вздел руку.
Фауст проследил за его движением, закинул голову.
Небо было сегодня непривычного оттенка. Обычно изжелта-серое, оно отливало голубизной. И прямо над их головой, над площадью клубилось белоснежное облако.
— Облако… — сказал Фауст еле слышно, такое он видел впервые.
Стоящие рядом запрокинули головы. Потом остальные.
— Облако, — выдохнул кто-то.
— Не ядерное… Не кислотное… Чудо! — добавили голоса шепотом.
И все молчали. Пока оно не растаяло. Выступавший тоже некоторое время смотрел в небо, потом заговорил вновь.
— Это облако, — крикнул во всю мощь легких и мегафона, стараясь привлечь внимание, — это — символ. Это знак нашей скорой победы! Успешное наступление идет на всех направлениях, на всех фронтах. И крайне важно, что каждый из вас сделал для торжества во всем мире нашей демократии?! Уверен, очень много, но и очень мало. Вот вы, конкретно, — оратор ткнул пальцем в грудь стоящего рядом мужчины. — Почему вы, такой сильный, здоровый, не идете на войну? Пусть не с внешними врагами — с внутренними? В войска охраны внутреннего порядка или музыкальный взвод? А?
Через головы зевак Фауст разглядел, что оратор тычет пальцем в грудь Толстяка.
— Я что? Я как все, — тот попробовал уклониться от указующего перста, вдвинуться спиной в ряды остальных.
— Капитан, — обернулся выступавший к командиру отряда, — он, как и все мы, желает записаться в армию, но не знает как это сделать. Запишите его.
Хлопок выстрела. Оратор ойкнул и упал. В руке у Толстяка матово поблескивал пистолет.
— Ну-ка, вычеркивай меня, — Толстяк навел ствол на капитана.
— Я еще не успел записать, — растерянно пробормотал тот, поднимая над головой блокнот и ручку, — Можете посмотреть…
— Все равно, — вычеркивай, — прохрипел
— Пожалуйста, — капитан стал усердно черкать по чистой странице.
— Вырви листок и сожри его. Быстро.
— Пожалуйста…
— Рубашку белую испортил, — осуждающе произнесла какая-то женщина, не отрывавшая глаз от оратора, истекающего кровью.
В этот момент кто-то сзади ударил Толстяка по руке и выбил оружие. Капитан тотчас выплюнул непрожеванный листок бумаги.
— Расстрелять тебя, что ли? — протянул он задумчиво, обращаясь к Толстяку. — У нас еще в трех местах выступления на сегодня запланированы, а ты его кокнул. Кто тебя просил? Пусть бы говорил себе, это его работа…
— Зачем он в меня пальцем тыкал? — тихо возразил Толстяк, обливаясь потом, не сводя глаз с черного дула автомата, направленного на него. — Обещал, что подарки будут, а сам…
— Транспорт с подарками сейчас подъедет, — не очень уверенно сказал капитан, понимавший, что за невыполнение этого обещания толпа может растерзать их. — Транспорт будет! А с тобой что прикажешь делать? И с этим?
— Незаменимых нет, — подсказал кто-то из толпы.
— Верно, — капитан принял решение. — Надевай его костюм, будешь выступать вместо него. У нас еще в трех местах выступления.
— Я не сумею.
— Придется расстрелять тебя.
— Тогда согласен.
Толстяк склонился над прежним оратором, ловко стащил с него одежду. Разделся сам. Кряхтя и охая, стал влезать в черный костюм.
— Опять ему повезло, — заметил кто-то..
— О чем хоть говорить? — спросил Толстяк капитана, рассматривая галстук. — Эту штуку тоже надевать?
— Обязательно, раз у него была. А говорить о чем? Я почем знаю? О чем хочешь, о том говори. Патриотическое. Главное, чтоб не меньше часа. За каждые последующие пять минут оплата по повышенному тарифу. За непосредственное общение с народом — премиальные.
— Чихал я на премию!
— Дело твое.
— Едет!
Из-за развала ратуши или магистрата показалась повозка.
— Катафалк, — оказал Профессор, глядя на нее. — Раньше на таких покойников возили.
— Никому не двигаться, — рявкнул капитан, — раздача в порядке очереди.
Он опоздал. Пущенный рукой Герма обломок кирпича раскроил череп старого коняги, тащившего катафалк. Конь взбрыкнул, дернулся, катафалк завалился набок. Куча содержимого вывалилась на выщербленные бетонные плиты. В воздухе повис запах гнилого картофеля. Про капитана и то команду забыли. Несколько минут вокруг повозки бурлил круговорот человеческих тел, Фауст в первое мгновение тоже хотел броситься туда, но Профессор удержал его.
— Пошли, что ли? — сказал капитан Толстяку. — Эх, этот не успел сообщить всем, что скоро здесь будет проезжать Глава Правительства. Ну да все равно. Идем. Ты, толстый, в Западном квартале особо не разглагольствуй. Ровно час. Ни полминуты больше. Никаких обещаний. Шагай давай.