«Третий ангел вострубил...» (сборник)
Шрифт:
Надоел этот серый, пустой коридор,
Эти двери и эти решетки.
Заслужили сидеть здесь убийца и вор.
Стерегу их какого я черта!
Вот в оправе глазка Август Спайс
В новом смокинге на диване.
Кто ж Вас, мистер, от бедности спас,
Для кого вы форсите «на память»?
А не много ль картинности в вашей судьбе,
На самих на себя любованья?
Ваша, «рыцарь труда»,
Со стихами, с пустыми словами:
«На Голгофу, вперед! Если истина - щит,
Лучше быть «на щите», чем с позором.
Униженья и просьбы - для тех, кто разбит:
Это к скользким ведет разговорам!»
Там, где памятник строят годами до смерти,
Где заботятся о дневниках,
Запускают дела. Появляются жертвы,
Миллионы в холеных руках.
В рамке - Альберт. В себя с головой погружен.
Руки за спину, ходит по камере.
Вот садится за стол и хватает перо -
Заскрипел вдохновенно и пламенно.
Что он пишет? Наверно, последнюю речь.
Шериф Матсон, командуя казнью,
Говорит: «Меньше нервов,
коль пренья пресечь».
Так что зря. Лучше Богу покайся!
5.
Ах, о чем это я? Быстро время бежит.
Уж последняя ночь на исходе -
Яркий свет воцарится над тьмой.
Иней вновь уничтожат лучи.
Наша смерть позовет их на бой
И призывной трубой зазвучит!
Жалко Спайсу и мне до того не дожить,
Как рабочие будут свободны!
Рассказать обо всем «в двух словах»
Всем, допущенным к казни шерифом.
О зовущем отмстить угнетении масс,
О цунами народного гнева…
Этот призрак коммуны, как звал его Маркс,
Вряд ли будет понятен. Ведь в стенах -
Не на площади смело митинговать -
Бесполезны здесь крики и рифмы.
Пишет Маркс, что не сразу наступит
Для трудящихся Век Золотой.
И в борьбе со свободы врагами
Государственный строй будет силой Труда:
Не стесненный наживой, богами,
Он, сгорая свечой, проведет сквозь года -
Место полному братству уступит
И погаснет упавшей звездой.
Все бы так, если лидер - святой человек,
Энергичный, гуманный и скромный,
Отдающий всю жизнь тебе, Идеал,
Неподкупный, не падкий до лести,
Чтобы мыслью трудился - не труд воспевал,
В самом частном всегда был бы честен.
Средь
Много б пользы принес, безусловно.
Только короток век. А в начале пути
Среди множества всяческих этих
Исключительных личностей мало.
Много тех, кто их жаждет со свету свести:
Выстрел в театре - Линкольна не стало,
И опять Ку-клукс-клан поджигает кресты.
Где же тот, кто б смог
флаг подхватить, понести,
Не храня, как трофей, в кабинете?
На конце фитиля пляшет пламя свечи,
Освещая тюремную клетку.
Чуть горит огонек, но обширны лучи.
Легкий ветер его задувает,
А он снова встает и аллегро звучит!
Отвернусь от него - не узнает…
Боже! Тень на стене так зловеще молчит -
Черный призрак не просит совета.
Вот пробрался к рулю недостойный
В маске друга у Траурной Рамки.
Он за несколько лет власть себе подчинит
И, чтоб споры идейные кончить,
Уничтожить физически тех повелит,
Кто в него не влюблен, пусть и молча.
Масс активность ни цента не стоит,
Коль под страхом поет дифирамбы!
Сын народа - его преступлений враги
Погибают «врагами народа»…
Все газеты за ним дружно красят фасад,
Ретушируя трещины Зданья.
Ясно всем, что пристойно ваять и писать
И о чем говорить на собраньях.
Только это назад роковые шаги -
Путь сложней и все дальше Свобода.
Нам понятней свои идеалы:
Профсоюзы, что море, мы - рыбы.
Пусть правленье народное грянет везде,
Во всех точках огромной планеты!
Если будет иначе, жесток наш удел,
Но Коммуна Парижская, где ты?
–
В своих спорах запутавшись, пала…
Пусть История сделает выбор!
6.
Майский ветер все теплое движет:
Ночь - и - в сумерки пируэт.
Сотни огненных точек все ближе.
Все отчетливей факельный свет.
Строги лица из тьмы взяты светом.
Есть и женские: вот - Люси.
Озаряет их бликами ветер
И все яростней песня звучит:
«Встал народ, голодный, рваный,
Видишь - он идет.
В страхе мечутся тираны,
Знай - их власть падет.
Рыцарь молота, смелее,
Все за правду в бой!