Третий дневник сновидений
Шрифт:
– Как и тот кровельщик, что основал секту.
Это было хорошо, во всяком случае, что-то сдвинулось. Но Генри был не так оптимистичен.
– Боюсь, что для Анабель уже поздно, - сказал он, нахмурившись.
– Нам лучше подумать, как справиться с Артуром без её помощи. Раз он выжил после укуса змеи, она решила, что демон его пощадил. И, боюсь, в следующий раз она попробует что-то на нас.
– Ты всё ещё думаешь, что змею в шкафчик Артура подложила Анабель?
– спросила я.
Генри пожал плечами.
– А что ещё могло быть? Я не знаю, кто ещё был на такое способен.
Тут он прав.
–
– Кто знает, что ещё нашепчут ей голоса.
– Надеюсь, не про змей, - пробормотала я.
– Но Анабель нам нужна, - сказал Грейсон.
– И я уверен: если она поймёт, что вся эта чушь о демоне основана на большой лжи...
Генри не дал ему договорить:
– Я знаю, ты всё ещё веришь в здравый рассудок Анабель, которую можно освободить от безумных фантазий, если привести ей несомненные доказательства. Я в это не верю.
– Он посмотрел на ноги и тихо продолжил: - Я до сих пор вижу её в той яме на кладбище с кинжалом в руке, когда она собиралась перерезать Лив сонную артерию...
– Секунду он помолчал, потом поднял голову и посмотрел на Грейсона: - Что Анабель делает во сне, мне, в общем, безразлич- но, но я бы чувствовал себя гораздо уверенней, если бы она опять оказалась в психушке.
Грейсон покачал головой:
– Я забрался уже далеко, нельзя останавливаться.
– А что, если Анабель нельзя вылечить?
– Генри скрестил на груди руки.
И до меня впервые дошло, что во всей этой истории для Грейсона было важно не поддержать Анабель против Артура, для него речь шла больше о собственном спасении. Генри знал Грейсона лучше, чем я, он давно это понял.
Какое-то время оба смотрели друг другу в глаза.
– Думаю, попытаться стоит, - сказал Грейсон.
– К тому же это единственное, что я могу сделать. Вы можете разработать план Б. Чтобы план В не вступил в силу.
– А что это за план В?
– поинтересовалась я.
Генри с Грейсоном быстро переглянулись.
– План В заключается в том, чтобы покончить с Артуром прежде, чем он покончит с нами, - пробормотал Грейсон, и Генри что-то проворчал.
Я переводила взгляд с одного на другого. Чего-то они всё-таки недоговаривали.
– А что такое на самом деле сказал этот проклятый Артур?
– попыталась я узнать последний раз, когда Генри потом прощался со мной у дверей. Надо бы прошептать это ему в ухо, потому что Флоранс в двух метрах от нас что-то искала в шкафу и никак не могла найти.
– Если вы хотите меня пожалеть, то надо.
– Нет, я знаю, у тебя нервы как проволока.
– Генри поцеловал меня, что Флоранс тотчас отметила покашливанием, хотя вообще-то смотрела в шкаф.
– Этот дурак Артур испортил нам всё настроение. Нельзя ли нам поговорить о чём-тo другом, о приближающейся субботе?
– Шепнул Генри.
– Я отправлю мать, Мило и Эми в аэропорт, весь дом будет принадлежать нам.
– Его дыхание щекотало мне кожу за ухом.
– Не могу тебе передать, как я радуюсь этому. Потом, клянусь, я позабочусь, чтобы ты забыла Артура и всю эту гадость.
Да, уж это наверняка, если здание воздвигнутой мной лжи обрушится на меня. Генри не заметил, как я замерла в его руках, потому что в этот момент Флоранс, торжествуя, подняла ароматный пакетик и воскликнула:
– Так я и знала!
Встретив вопрошающий взгляд Генри, она что-то ему сказала, но я не разобрала ни слова - слишком боялась предстоящей субботы. (Так до сих пор и не узнала, что было в этом ароматном пакетике). Генри поцеловал меня на прощание и вытолкал за дверь, где мне вдруг стало ясно: этой ночью я снова должна отыскать Матта, и на этот раз я не позволю своему подсознанию запаковать меня в ужасное бельё колбасного цвета. Теперь я должна со всем справиться.
Матту виделись его сумасшедшие полёты, когда я вошла в его сон. Но не было никакого симулятора полётов, только салон заполненного двухпалубного аэробуса, десять мест в ряду, по три у окон и четыре в середине. Вид из окна и тихий гул моторов давали понять, что мы летим высоко над облаками. И Матт был не пилотом, а пассажиром. Я увидела его впереди, на сиденье у прохода, где он (на этот раз праздно расслабившись, с отросшей за неделю ще- тиной) листал газету. Его красная дверь сновидений располагалась рядом с дверью туалета, и, несмотря на яркий красный цвет, вполне подходила к этому месту. Если, по крайней мере, не смотреть на неё в упор, как Матт.
Чтобы сделать эту дверь первым, что я увидела в этом сне, я заставила исчезнуть толстую женщину, сидевшую у прохода в среднем ряду, как раз за Маттом, и незаметно заняла её место. Ага! Матту, значит, снилось, что он летит в самолёте и решает кроссворд. Ну, почему нет? Мне целую ночь снилось, как я вожусь с книжной полкой. Ничего плохого ждать не приходилось, даже если я для начала почему- то оказалась в переполненном самолёте. Местоположение ничего не меняло. Лучше всего мне, наверно, было бы оказаться в форме стюардессы и самой предложить ему бокал шампанского. Банально, да, но во сне Матт ничему бы не помешал.
Поскольку стюардесса как раз появилась со своей тележкой в проходе, а Матт всё ещё смотрел в газету, размышлять не было времени. Не прошло и секунды, как я уже толкала тележку, немного гордясь тем, что перемены никто не заметил. Я была несомненно лучше стюардессы, которую заставила исчезнуть. Не только потому, что на мне было примерно на четверть кило меньше макияжа, - я немного улучшила униформу. Юбка теперь была короче, блузка - с более глубоким вырезом и тесней прилегала. Если так модно, значит, правильно. Содержание продуктов на тележке я расширила, добавила в шампанское кубик льда, который обычно подавался лишь пассажирам бизнес-класса, и, прежде чем подойти к Матту и наклониться к нему, проверила вырез на блузке: видно в нём кружево тёмно-синего бюстгальтера, а не панцирное бельё колбасной расцветки.
– Бокал шампанского, сэр?
– пропела я и выдала самую очаровательную из своих улыбок.
– Или, может, что-то из нашей изысканной коллекции виски?
– добавила я, но он ответил не сразу.
– У нас есть двадцатипятилетний, выдержанный в дубовой бочке. Не желаете?
Матт жестом поманил меня и показал на сиденье рядом с собой, а палец прижал к губам:
– Тс-с, не говорите, не обращайте на себя внимания, просто послушайте меня. Речь о жизни и смерти.
Я уставилась на него вытаращенными глазами. Похоже, он меня не узнал.