Третий ключ
Шрифт:
Час «Х» наступил неожиданно быстро, так быстро, что они с Аглаей и оглянуться не успели. Раз – и нет отведенных им пяти дней беззаботного, почти ничем не омраченного счастья. Счастье было бы тотальным, если бы не Петр. Операция хоть и прошла успешно, но утешительные прогнозы врачи делать опасались, ждали, когда парень придет в себя. Если придет, после такой-то травмы... Михаил понимал это как никто другой, каждый день наведывался в больницу, пользуясь знакомством с главврачом и врачебной коллегиальностью, по нескольку часов просиживал в палате интенсивной терапии перед бесчувственным
Счастье омрачал страх за Аглаю и Люсю. И пускай пылкий Сандро не отходил от Люси ни на шаг, а Аглая во время отлучек Михаила оставалась в поместье под присмотром Василия Степановича, Михаил не позволял себе расслабиться ни на секунду. Будь его воля, он бы к чертовой матери отменил час «Х» и увез Аглаю в Москву, подальше от этого поместья с его мрачными тайнами и оживающими статуями.
Спящая дама волновала Михаила едва ли не сильнее, чем неведомый убийца. Даже если бы он решил не придавать значения удивительному рассказу Аглаи, то сбросить со счетов тот факт, что статуя меняется, он никак не мог. Была в этом деле какая-то бесовщина, что-то заставляющее даже его, привыкшего во всем искать рациональное зерно, нервно ежиться под пристальным взглядом Дамы. Как же сказала про нее Аглая? Не живая, но и не совсем мертвая? Очень точное определение.
От тяжких дум Михаила отвлекали лишь ежевечерние посиделки в компании новообретенных компаньонов-кладоискателей и жаркие, с ума сводящие ночи с Аглаей. Только ночами он забывал обо всем на свете, с головой нырял в омут страстей и потаенных желаний, омут такой глубокий, что выбраться из него им с Аглаей удавалось едва ли не на рассвете. Хорошо, что на рассвете, потому что необычная Аглаина болезнь никуда не делась, а ночные бодрствования позволяли контролировать ситуацию с максимальной эффективностью.
Похоже, Сандро с Люсей тоже использовали ночи с максимальной эффективностью, потому что спали до обеда, а потом под насмешливо-многозначительными взглядами Степаныча немилосердно зевали до самого вечера. Сказать по правде, в их маленькой компании невозмутимость и незамутненность удавалось сохранять только Степанычу. Именно он сдерживал всеобщее нетерпение и желание привести механизмы в действие, не дожидаясь указанного в инструкциях времени.
– А вдруг в постаментах спрятан какой-нибудь часовой механизм? – спрашивал он у рвущейся в бой Люси. – Вдруг вы не в то время ключик повернете, и все – конец интриге! Вдруг сломается что-нибудь в статуях?
– Да что в них может сломаться? – не желающая сдаваться Люся призывала на свою сторону Сандро, но тот, как и Степаныч, в вопросе четкого следования инструкциям был неумолим.
– Ненаглядная моя Люси, – Сандро хищно сверкал черным глазом и страстно поглаживал Люсю по ладошке, – мой предок, Антонио Салидато, был тот еще затейник, его изобретения на десятилетия опережали свое время, поэтому я не могу исключить, что он предусмотрел какой-нибудь механизм самоуничтожения.
– Если эти болванки за сто лет не самоуничтожились, то и сейчас с ними ничего не станет, – возражала Люся, но не слишком горячо.
Аглая в дискуссии вообще предпочитала не вступать, то немногое
Они собрались на площадке перед статуями за десять минут до означенного в инструкциях времени – ровно без десяти девять вечера. Лопаты и ломики, инструменты заправских кладоискателей, сгрузили в каменной беседке поблизости, там же, по настоянию Степаныча, еще раз перечитали записки, помолчали пару минут, кто собираясь с духом, кто призывая в помощницы удачу, и по команде Степаныча заняли свои места у постаментов. Степаныч не сводил сосредоточенного взгляда с наручных часов и, когда до часа «Х» осталось ровно десять секунд, начал обратный отсчет.
Раз...
Михаил достал из кармана свой ключ.
Два...
Аглая опустилась на колени перед постаментом Спящей дамы.
Три...
Сандро выронил свой ключ на землю и чертыхнулся.
Четыре, пять, шесть, семь...
Люся сказала, что все это больше похоже на запуск космического корабля, и нервно хихикнула.
Восемь...
Сандро послал Люсе воздушный поцелуй.
Девять...
Аглая робко улыбнулась Михаилу.
Десять!
Они синхронно, словно тренировались не по одному часу, вставили ключи в замочные скважины.
– Восемнадцать поворотов вправо, три влево. – От усердия на бритой макушке Сандро выступили капельки пота.
– Двадцать четыре поворота влево, шесть вправо. – Ключ повернулся неожиданно легко, и в постаменте под Ангелом что-то тихо щелкнуло.
– Десять по часовой, – Аглая закусила губу, повернула свой ключ.
Несколько мгновений единственным, что подтверждало работоспособность механизмов, были размеренные щелчки и поскрипывания, а потом статуи пришли в движение...
Площадки под Ангелами вдруг начали наклоняться и одновременно вращаться вокруг своей оси. Девочки склонялись друг к другу головами, точно собирались поболтать.
Спящая дама оборачивалась медленно, гораздо медленнее Ангелов. Было мгновение, когда она замерла, словно натолкнулась на невидимую преграду. В это мгновение Михаилу показалось, что в розовых закатных лучах на бронзовой щеке блеснула слеза, а потом постамент завибрировал, и статуя снова пришла в движение. Этот долгий и мучительный путь завершился, когда мать развернулась лицом к своим детям.
Воцарившаяся тишина была такой абсолютной, что Михаил отчетливо слышал биение собственного сердца. Раз, два, три, четыре... На двадцать пятом ударе он наконец понял, что ничего не произошло: не запели иерихонские трубы, небо не упало на землю, не случилось ни одного, самого мало-мальского знамения.
– И что? – нарушил тишину громкий Люсин шепот. – Что-то я ничего такого не вижу. Что-то же должно было произойти? – она растерянно посмотрела на Сандро. – Ну там, знак какой или еще что-то необычное.
– Мне так казалось, – Сандро выглядел растерянным и разочарованным.
– Может, мы что-то не так сделали? – предположил Михаил.
– А что если механизмы за сто лет сломались? – Люся сердито притопнула ногой.
– Не сломались, я их проверил и смазал. – Сандро протестующе мотнул головой.