Третий рейх во взятках. Воровство и бардак немцев
Шрифт:
Как же можно не забрать драгоценное рыболовецкое снаряжение и чемоданы с туфлями, принадлежащие самому господину управляющему авиационным заводом? Это же не раненые, для бесценных крючков и лесок самолет найдется. С кем управляющий «решал вопрос» об отправке самолета за своим бесценным грузом? Не раненых, не гражданских беженцев, детей и женщин, а рыболовные принадлежности и туфли эвакуировать. Это хорошо еще, что у летчика, прилетевшего за удочками и блеснами, была совесть и он хотя бы двух раненых вывез. Но что было делать с остальными? Госпиталю доставалось от артобстрелов, было несколько попаданий снарядов в административное здания, авиабомбой был разрушен угол здания.
Прежде всего необходимым врачи считали эвакуацию именно раненных в голову, потому что в создавшихся условиях не было возможности проводить черепно-мозговые
А за их отправку… пришлось давать взятку.
«Пришлось эвакуировать таких раненых по воздуху. Неподалеку от авиационного завода находился аэродром, однако и он теперь был под обстрелом; там садились транспортные самолеты, которые старались разгружать с максимальной скоростью, а затем они тут же взлетали. Неоднократно случалось так, что, пока мы грузили раненых на машины скорой помощи и доставляли их к центру летного поля, самолеты уже оказывались в воздухе. Не было издано никаких приказов, предписывавших летчикам забирать с собой раненых. Официально эту проблему можно было решить только через ставку Верховного командования вермахта, но, учитывая сложившуюся ситуацию, вряд ли кто-то стал бы этим заниматься. Летчики действовали на основании собственных инструкций; и на самом деле, вряд ли от них можно было ожидать, что под вражеским огнем они будут спокойно сидеть и ждать, пока привезут раненых. С другой стороны, по причине непрерывного вражеского обстрела было невозможно заранее собрать раненых на летном поле.
Решение проблемы нашел наш новый квартирмейстер. Недалеко от Хейлигенбейля он обнаружил сахарный завод, на котором до сих пор хранилось несколько сот мешков сахара, каждый по центнеру весом. Он конфисковал их и предложил командиру авиационной части по одному мешку сахара за каждую вывезенную партию раненых. У летчиков в Германии были семьи, которые голодали; и если летное поле в данный момент не находилось под обстрелом, за мешок сахара стоило рискнуть, хотя уже через 10 минут ситуация могла измениться в худшую сторону. Теперь на всех прибывавших на летное поле машинах скорой помощи находилось четверо носилок, на трех лежали пациенты с ранениями в голову, а на четвертых — мешок сахара. Таким образом, нам удалось эвакуировать на территорию Германии всех подобных пациентов, пока аэродром окончательно не прекратил свое функционирование» [91] .
91
Бамм П. Невидимый флаг.
Эвакуация партии раненных в голову за мешок сахара весом в центнер — расценки по военному времени очень неплохие, можно сказать, щедрые.
Интересно также понять, почему это Верховное командование вермахта эвакуацией раненых не озаботилось? Транспортный самолет доставляет окруженным необходимые грузы, а обратным рейсом раненых эвакуирует — это классический способ использования транспортной авиации в такой ситуации. Зачем же обратным рейсом порожняком самолеты гонять? И что чувствовали немецкие летчики, видя во время взлета, как напрасно подъезжают машины скорой помощи с ранеными, уже думающими, что их сейчас эвакуируют? Что немецкие медики говорили своим пациентам в этот момент — «слава люфтваффе»? Очень непривычно как-то узнавать такое о немецких летчиках.
И ведь не скажешь, что обстрел был таким сильным, что нельзя было задерживаться ни на минуту для погрузки раненых. Ведь при наличии центнера сахара такая возможность находилась. Даже при всем безобразии воздушной эвакуации из Сталинграда, там о взятках летчикам речь все-таки не шла.
Но чем ближе был конец войны, тем чаще немцам приходило в голову, что за эвакуацию стоит заплатить. За морскую эвакуацию в Данию, например, тысячу марок предлагали [92] .
92
Бамм П. Невидимый флаг.
Военному врачу неприглядная изнанка войны была в каком-то смысле более знакома, чем солдату-окопнику. Питер Бамм описал, как мнимое сумасшествие могло избавить военного ворюгу от вполне заслуженного им трибунала: «…Я выяснил, что госпитальный квартирмейстер присвоил себе значительное количество шоколада, сигарет и алкогольных напитков. Кое-что он продал, кое-что обменял, а остальное поделил со своими друзьями. Таких случаев было много, поэтому на них особо никто не обращал внимания. Но к тому времени военные трибуналы находились в состоянии такой истерии, что, если бы я написал рапорт о проделках квартирмейстера, его скорее всего приговорили бы к смертной казни. Для подобных случаев партия в своем волшебном словаре нашла слово „саботаж“ и гордилась тем, что за него полагаются самые жестокие наказания. Но все-таки что-то надо было делать. Если это дело выплывет наружу и выяснится, что я не стал писать рапорт, то мне самому придется отвечать за воровство.
Поскольку нам надо было подыскивать новые помещения, я приказал квартирмейстеру явиться ко мне, и теперь он стоял, глядя на меня с противоположного края длинного стола. Это был маленький толстый мужчина с водянистыми голубыми глазами; полное ничтожество. Он сразу же во всем признался.
Я спросил его:
— Ты хоть понимаешь, что тебя ждет?
— Да.
— Что?
— Военный трибунал.
— А как ты думаешь, какой приговор тебя ждет?
Его губы скривились. Он знал.
Никогда до этого момента еще ни один человек не находился в полной моей власти. Я начал понимать, что люди имеют в виду, когда говорят, что боятся кого-то до смерти. У меня не было к нему жалости; просто мне было стыдно, что я позволил зайти делу столь далеко.
Я не знал местного военного прокурора, и единственным способом замять это дело было объявить виновного „не в своем уме“. Я позвонил психиатру, служившему в штабе группы армий, капитану Регау, и по моей настоятельной просьбе он прибыл ко мне в тот же самый день после полудня. Регау был маленьким жилистым человечком с внимательными зоркими глазками, сидящими на узком живом лице; у него был интеллигентный нос, а еще в уголках его губ затаилась насмешливая ухмылка. Очень быстро выяснилось, что он был весьма образованным и умным человеком; что он возглавлял медицинскую роту в полку альпийских стрелков; что он был на Таманском полуострове; что он мог без запинки произносить названия типа Старотитаровская; что ему приходилось бывать на фронте в Заполярье. Но все это не имело особого значения, пока мне не удалось выяснить, состоит ли он в партии. Мы располагались неподалеку от ставки фюрера. Теперь, после 20 июля, любое неосторожное слово могло стать опасным. Надо было попытаться выяснить, с какой стороны забора он находится, а уже от этого зависело, стоит ли мне рисковать собственной головой.
Поскольку Регау состоял при штабе очень высокого уровня, где всегда было хорошее снабжение, вряд ли он испытывал недостаток в еде. Поэтому я приказал принести нам кремовые пирожные и кофе. Позднее, когда он отказался выпить водки, ссылаясь на проблемы с пищеварением, я принес бутылку секта (немецкое шампанское. — Авт.). Я открыл бутылку и запустил пробный шар:
— Нам надо разобраться в одном деле, имеющем отношение к коррупции.
Он вежливо наклонился:
— Дело касается вас лично?
— В некоторой степени. Я хочу остаться живым, чтобы принять участие в торжествах по случаю нашей победы.
— Вы собираетесь праздновать ее с помощью секта?
— Мы наверняка будем пить сект или французское шампанское.
— Лично я предпочитаю французское шампанское. Его больше можно выпить. Какой это замечательный будет день!
— Это секретное оружие („Фау-1“ и „Фау-2“) сотворит чудо.
— Точно. Но если нам не удастся им воспользоваться, перспективы у нас отнюдь не блестящие.
Мы продолжали беседовать подобным образом еще некоторое время. Менее чем через четверть часа каждый из нас точно знал, что собой представляет его собеседник.
Я объяснил, что сделал наш квартирмейстер. Тем или иным способом мы должны были подвести его под параграф 51.2 армейского устава. И без всякого сомнения, выпитая нами бутылка была одной из тех, которую квартирмейстер похитил во время своей преступной деятельности.
Я отвел Регау к пациенту. Уже прошел почти час, а он все еще не возвращался обратно. Я пошел его искать. Как раз в это время он вышел из двери мне навстречу. Он выглядел вполне довольным, похлопал меня по плечу и сказал: