Третий Рим
Шрифт:
С победными кликами погнали русские воины все это стадо прямо в свой стан.
Ликуя душой, выслушал Иван донесение о победе.
– Спасибо, княже! – обняв и поцеловав Горбатого-Суздальского, сказал царь, тут же снял с себя дорогую цепь с золотой гривной и возложил на воеводу.
Велел наградить и всех бывших с князем воевод, сотников и воинов простых.
– А теперь – еще задача есть для тебя. Ступай к Арскому городку, по горячим следам, где в засеке укрепились было эти окаянные… Добей остатки татарские, сотри главу змиеву!
Через три дня, передохнув немного, в сопровождении князя Тверского,
Между тем пленников, взятых в последнем бою под самой Казанью, Иван велел на другой день привести к городской стене и привязать их к частоколу, укрывающему русские полки.
Из тысячи всего пятьсот человек еще на ногах держались. Их и привязали к тыну. И приказал Иван:
– Молите ваших, чтобы сдалися мне. Не то вам смерть сейчас будет! А сдадут мне город и царя казанского – всех пощажу, ни волоса единого, крохи малой вашей не трону, Бог порукой!
Не сразу покорились, молчали сначала пленные… Но под страхом мук, под угрозой смерти, почуяв на теле острие казацких пик, стали звать своих.
Высыпали на стены казанцы…
Зачернели, запестрели верхи башен и просветы между тарасами от татарок, которые приходят на стены, мужьям есть приносят, землю копать помогают…
А пленные, покоряясь насилию, повторяют, что им приказано:
– Сдавайтесь, братья! Ворота откройте городские, хана выдайте… Гяуры обещают за то, что ни крохи не возьмут из добра вашего… капли крови не прольют мусульманской… А иначе – муки и смерть ожидают всех нас, да и вас потом! Одумайтесь, братья!
Рокот пробежал по стенам городским… Вопли ненависти, крики проклятий донеслись до пленных и до русского стана.
– Предатели!.. Отщепенцы проклятые!.. Собаки перекрещенные!.. Пусть вам язык отсохнет за ваши слова… Пусть гниют души и тела ваши!.. Скорее Волга назад потечет, чем мы гяурам сдадимся, царя и веру предадим на поругание… Недолюдки поганые вы вместе с гяурами московскими!.. Да подыхайте вы лучше от наших рук, чем от необрезанных урусов поганых.
И туча стрел, град пуль полетели со стен и в своих привязанных татар, и в войско московское.
Русские обозлились, тут же добили жалких израненных пленников…
– Нет, видно, добром не кончить дела! – решили Иван и его воеводы, когда узнали от очевидцев обо всем событии.
– Давно бы на приступ последний пора кинуться! – заметил Курбский.
– Рано, Андрюша, рано! – ласково отозвался царь. – Мы еще попытаем измором их взять. Воду главную у них Мы отняли: к Булаку и к Казанке-реке никакого им подступу нет, окаянным. Перебежчики новые, недавние, Камай-мурза и другие мне сказывали: последняя у казанцев вода – ключ потаенный от Казанки-реки проведен. Попытаем эту последнюю воду взять у неверных. Что тогда скажут? Без бою не сдадутся ль? А то и так много крови христианской пролито. За эту за кровь не вам, бояре, мне ответ придется Богу отдать.
И долго в тот вечер царь толковал с инженером своим искусным, с англичанином Бутлером о подкопе, при Адашеве да Владимире Старицком, который и спал в одном шатре с царем.
Начальник всех розмыслов, дьяк Иван Выродков здесь же был, приказы царя выслушал, распорядился потом,
Пригодилась тут баня Даирова. Дознались ученики Бутлера, что именно здесь, близко под землей, ход проложен, который снабжает водою осажденных. Сам англичанин в других местах рылся, а сюда подручных послал.
Пытались они издали, наперерез к потаенному ключу этому подойти, подкопаться… Да каменная гряда скал мешает, которая здесь пролегла.
Тогда стали прямо от бани подкоп вести. Земля там влажная, мягкая оказалась, как всегда близ воды это бывает.
Осторожно повели глубокую галерею подземную, дней десять рыли, наконец, на одиннадцатый день, донесли Шереметеву и Серебряному, что над головами русских землекопов голоса слышны, словно кто ходит там, – все больше женские голоса…
Сами воеводы в тайник сошли, где ползком, где в три погибели согнувшись, добрались до места.
Вода сквозь песчаный грунт просачивается… Голоса слышны, правда… Шаги глухие… Ошибки быть не может!
И пошли к царю с докладом.
В субботу это было. Сейчас же одиннадцать бочек пороху подкатили под тайники.
А в воскресенье подожгли мину, и страшный грохот потряс воздух… Облако черного дыма поднялось в воздух. Целый угол стены с башней высокой взлетело к небу, и оттуда обломки камней, бревна, части тел человеческих, – все это рухнуло на головы казанцев, пораженных ужасом. В довершение беды в город ворвались отряды русских, стоявшие уже наготове, и прошлись, как пожар, широкой полосой по всему этому концу, пока не опомнились татары, не подоспели с других концов воины, сеиды самого Эддин-Гирея, и оттеснили они обратно нападающих за городской вал, за широкий ров.
А затем всю ночь лихорадочно работали при свете колеблющихся огней казанцы, стараясь возвести временный оплот вместо разрушенной старой стены городской.
Лишение воды быстро сказалось в осажденном городе. Последние запасы влаги иссякли. Дождевую воду собирали и продавали на вес золота. Но ее не хватало. Тайные запасы воды в ханском дворце тоже были не особенно богаты. А простой народ, те, кто из посадов и окрестных сел бежал в Казань при нашествии русских, эти все прямо гибли от жажды. Иные перебегали к осаждающим. Другие кинулись рыть землю во всех направлениях. Но в колодцах и в небольших источниках, вытекающих из земли, пропитанной кровью, отбросами и трупными остатками, как во всех восточных городах, везде вода была мутная, вонючая, ядовитая, порождающая гибель и чуму среди несчастных, вынужденных утолять свою жажду такой водою… Ужасными, разбухшими, почернелыми трупами был усеян весь город. И убирать даже некому эти тела.
Ожесточение казанцев стало сменяться тупым отчаянием. Только хан и его близкие не теряли надежды. А среди черни казанской рождались все новые и новые слухи, один другого тревожнее…
Немало поработали при этом и перебежчики, которые появились в осажденном городе, побывав раньше в московском стане, где получали щедрые подачки и посулы на большее, если «приведут к покорности юрт» так, чтобы без крови могли русские овладеть Казанью.
Сентябрь к концу идет.
Тихий день осенний, сиявший над измученным городом, тихо догорел, сменяясь тихой, влажной ночью.